– Палатка старейшин(сон)
Сойкоглазу не спалось. Ему казалось, что стоит голове коснуться подстилки, как дрёма мгновенно сморит его и утянет в свои владения, но этого так и не произошло. Старейшина ворочался с боку на бок, отчего-то цепляясь то за ускользающие фрагменты разговора с Мошкой, то за тренировку с прочими учениками, и никак не мог заснуть.
Шум в лагере был монотонным, привычным, даже убаюкивающим, но на пятнистого кота не действовал, и тот неосознанно мял гнёздышко лапами, закусывал ссохшийся мох зубами и слепо таращился в прореху коры над головой – прямиком на унылую серость небосклона, и ни о чём не думал.
Он слышал, как к Иве пожаловал гость из племени Ветра, слышал и как Комета покинула палатку и вскарабкалась на скалу собраний, но сам выходить не стал: не было настроения мозолить соплеменникам глаза своим всклокоченным и сонным видом.
— Коты и кошки племени Теней, – воззвала предводительница, – соберитесь под скалой на собрание племени.
И Сойкоглаз облизнулся и лениво перекатился на спину, не спеша покидать нагретую подстилку. По недовольному ворчанию особо консервативных старейшин он знал, что слова Кометы не совсем верны, и оттого церемония нарушается. Слепой от рождения, молодой кот не был тем, кто мог бы прокормить не то что племя, но даже самого себя, а потому, справедливо рассудив, что без его присутствия собрание пройдёт не хуже обычного, в этот раз решил послушать новости из палатки.
— Мои дорогие соплеменники, я думаю, все уже поняли, что мы находимся в предвоенном состоянии, – продолжила кошка после небольшой паузы, и Сойкоглаз перевернулся на живот и навострил уши, с интересом и негодованием вслушиваясь в броские фразы о грядущей войне, мире и провокациях.
«Грозовое племя, разумеется, – прищурил он глаза и раздражённо стукнул хвостом по земле. – Если где-то произошла беда, и виной тому не стихия и не Двуногие, значит, где-то притаился Грозовой кот».
Юный старейшина не мог судить объективно. Он узнавал новости опосредованно, из уст патрульных, а потому его отношение к соседним племенам складывалось исключительно под стать всеобщему настроению. Вот только сам котик даже не задумывался над тем, что мог в корне ошибаться.
Племя Теней – самое великое в лесу, и его воители не мыслили ложно и не делали поспешных выводов. Это было попросту невозможно; невозможно так же, как не впитать тщеславие истинно Сумрачного кота с молоком кормилицы.
Но тон Кометы смягчился, и тема сменилась на более позитивную, а Сойкоглаз расслабился и уткнулся носом в передние лапы, с радостью и толикой горечи отмечая, что вот и новое поколение молодняка проходит через волнительную церемонию посвящения, в то время как он сам отлёживает бока в уютной, но уже опостылевшей до зубного скрежета палатке старейшин.
— Сойкоглаз, пришло время начать твое обучение. – Слепой котик встрепенулся и не сразу сообразил, что именно означали слова предводительницы. – Твоей наставницей станет Наледь. Наледь, несмотря на твою молодость… – будничным тоном, словно не происходило ничего из ряда вон выходящего, точно это не его мир, не Сойкоглаза – антрацитово-серый, почти чёрный и глазу невидимый – только что дал обширную трещину и дрожал, сотрясался, рассыпа́лся на части и собирался заново в унисон грохочущему в ушах пульсу, вещала Комета.
Не отдавая отчёта собственным действиям и повинуясь условным рефлексам и инстинктам, оглушительно громко твердящим: «Беги, скорее!» – пятнистый кот поднялся на лапы и опрометью выскочил из палатки. Его шерсть топорщилась неряшливыми прядями, на кончике уха повис кусочек мха, а глаза были широко распахнуты, словно хотели уместить в себя весь мир с его серебрящимися инеем голыми ветвями лиственных деревьев, морозной хвоей, припорошенной снегом, и бескрайним небом, укутанным пушистым хвостом вереницы облаков.
«Всё настолько плохо? – лихорадочно соображал Сойкоглаз, неловко, рывками протискиваясь к скале и к ожидающей его наставнице. К кошке, чьё имя он даже толком не расслышал, полностью растерявшись от неожиданной благосклонности Кометы. – Настолько, что посвящают меня, слепца? Грозовое племя объединилось с племенем Ветра, и нам не выстоять, так что понадобился даже я? Но я, я ведь…»
Старейшине показалось, что он уже отсюда слышит громогласный смех воителей Грозового племени и Ветра, едкую, но справедливую насмешку над ним, калекой, отчего-то – шутки ради? – посвящённым в оруженосцы. Лапы неожиданно подкосились, подломились и разом ослабли, и Сойкоглаз запнулся о чей-то хвост и к Наледи выкатился буквально кубарем, едва не сбив её с лап. Он торопливо пригладил всклокоченную шерсть на загривке и дикими глазами обвёл собравшихся, как будто мог увидеть их реакцию на столь неожиданное решение предводительницы; как будто мог почувствовать на себе их взгляды и понять, какими же они были: радостными, одобрительными или же неприязненными и недоверчивыми.
Сердце гулко колотилось в груди, а дыхание со свистом и надрывом царапало глотку, и котик, постепенно унимая его, вдруг понял, что никакого смеха нет и не было в помине: лишь стая ворон взмыла в воздух где-то неподалёку, огласив округу хриплым граем.
«Только бы не промахнуться, только бы не промахнуться», — мысленно взмолился Сойкоглаз, подбираясь и осторожно – на пробу – утыкаясь носом в сторону мордочки наставницы.
Ему казалось, что стоит только облажаться, как Комета тотчас возьмёт свои слова обратно и передумает. Но Наледь — оруженосец, теперь уже оруженосец, узнал её характерный свежий запах ломкого наста и дождевой воды — и сама подалась навстречу, и пятнистого кота сначала коснулась тёплая волна её дыхания, и только после этого – влажный шероховатый нос.
«Наледь. Моей наставницей стала Наледь». — Он не слишком хорошо знал её и не понимал, как следует к ней относиться и вести себя в её обществе. Сойкоглаз отчётливо помнил скупо оброненные слова некоторых соплеменников, не слишком жалующих её и ей подобных.
Полукровка. Грязная, нечистая, недостаточно преданная, — таковой её считали и называли за глаза.
Сам же ученик не имел ничего против этой кошки, но её молодость и поставленная многими под сомнение преданность вводила его в ступор. Комета подобрала для него в наставницы именно Наледь, пожалев для дефектного кота более опытного воителя?..
И тут же, вспыхнув от стыда и ничего не ответив на доброжелательное приветствие, он отпрянул от соплеменницы и виновато прижал уши.
Сойкоглаз провинился, допустив такие малодушные и эгоистичные мысли. Ей ведь тоже было нелегко: Наледь наверняка мечтала о ком-то вроде Капельки или Медяка, а ей достался незрячий ученик-переросток со своими тараканами в голове, которого неизвестно как следовало обучать. И теперь им обоим придётся изрядно поломать головы, кем же он станет в итоге: достойным воителем своего племени или же позорно вернётся в палатку старейшин и отметит кошку как неспособную наставницу.
Новоиспечённому оруженосцу следовало быть благодарным, в первую очередь к предводительнице, что дала ему шанс проявить себя и послужить на благо племени; и он с нетерпением повернулся к скале собраний вполоборота, желая дослушать речь Кометы до конца и поблагодарить её за оказанную честь лично, но лёгкое прикосновение к боку заставило его встрепенуться и, нехотя развернув морду к Наледи, послушно проследовать за последней.
— Что ты сейчас чувствуешь? — негромко поинтересовалась та, когда они отошли на достаточное расстояние, и поздравительный гомон немного поутих.
— Я… я не знаю, — не стал обманывать кошку Сойкоглаз. Он устроился рядом и подчёркнуто манерно окольцевал передние лапы хвостом. — Наверное, то же, что и ты? — с нервным смешком добавил котик и неловко лизнул грудку. — Знаешь, я… Я не совсем бесполезен, — тихо и невнятно, словно желая оправдаться за то, что он достался ей именно таким, пробормотал ученик. — Я относительно неплохо знаю Воинский закон, пару раз бывал на границах вместе с патрульными и несколько раз выбирался в лес сам, тайком, я… — Он запнулся. Растерял свою невеликую смелость и стыдливо опустил голову. Его собственные достижения сейчас показались Сойкоглазу глупыми и жалкими: любой шестилунный котёнок мог добиться того же, если не большего. Гордиться было явно нечем.
Всю свою недолгую жизнь кот мечтал о том, как переберётся в палатку оруженосцев и будет обучаться воинскому искусству вместе со всеми, наравне; как собственными лапами соорудит гнёздышко и облюбует укромный тёплый уголок, где и найдёт себе место; как будет спозаранку вскакивать и нетерпеливо будить наставника, желая успеть как можно больше; как с блеском пройдёт финальное испытание и станет одним из лучших, гордостью наставника и, может быть, даже своего отца.
Но сейчас, вслушиваясь в затаённое дыхание Наледи — частое, быстрое, почти поверхностное, — он отчего-то сдал на попятный. Испугался, что станет обузой и тяжёлой, неподъёмной ношей; что Наледь не захочет с ним возиться, откажется от бесполезного ученика, и это будет гораздо больнее и унизительнее, чем если бы он сам заявил во всеуслышание о том, что не годится быть оруженосцем, а впоследствии – и воителем.
Ему следовало сделать это. Подобрать и произнести нужные слова, пока язык ещё повиновался, а напускная бравада не растаяла, словно облачко выдыхаемого пара.
— Н-наверное, — сглотнув отчего-то ставшую вязкой слюну, медленно протянул Сойкоглаз, — мне следует сказать Комете, что она ошиблась, и тогда тебе не придётся… Ну, то есть…
Каждое слово, каждая буква – терновый шип в горле и колотый гранит на сердце.
Но так было правильнее, лучше для них обоих, — так жалко и безуспешно убеждал себя котик, тщетно стараясь придать голосу непоколебимую твёрдость и не сорваться на тоненький недостойный вой.
— Поздравляю, Сойкоглаз, — вдруг окликнул его почти беззвучно подкравшийся Сумеречник, и новоиспечённый ученик подпрыгнул от неожиданности, судорожно вздохнул и часто-часто закивал головой, подавившись воздухом. — Успехов в учёбе.
— С-спасибо.
— Сойкоглаз, — сразу же, не дав оруженосцу прийти в себя и продолжить свой ломаный монолог, подал голос Сабельник. — Поздравляю. Ты вылазкой из лагеря свой новый статус справить не желаешь?
— А? — сипло мяукнул пятнистый котик, чувствуя себя донельзя глупо. — Нет. Т-то есть, да. Да! Конечно! С радостью!
Сбежать от Наледи как можно дальше и как можно скорее, пока он не наговорил ей ещё больше глупостей; скрыться от её внимательного небесного взгляда, проникающего под кожу и нестерпимо жгущего, царапающего и ранящего.
— Ива передала, что срочно ей понадобились травы, я думал, вдруг ты захочешь ей помочь? Возможно нам ещё туда дойти придётся, где раньше ты и не был. — Сабельник понизил голос, и Сойкоглаз навострил уши и постарался не обращать внимания на свою наставницу, но его рот так и норовил приоткрыться, чтобы ощутить все оттенки её аромата и настроения полнее и глубже. — И Полумесяца с собой возьмём.
— Да, да, разумеется, — бестолково закивал он и плотно прижал одну лапу к груди, словно пытаясь удержать на месте гулко бьющееся, стремящееся пробить костяную клеть рёбер и взвиться ввысь, сердце.
«Это не сон. Не сон, не сон, не сон…» — Он — оруженосец. У него только что была настоящая церемония посвящения. У него есть его собственная наставница. Его поздравляли соплеменники, даже старшие воители, а Сабельник и вовсе увидел в нём кого-то, кто мог оказаться полезным для племени в данный момент.
Быть может, Сойкоглаз погорячился со своим скоропалительным решением отказаться от новых обязанностей? Вот только перед Наледью выходило до крайности неловко.
— Я… М-хм, извини, я… — так и не найдя подходящих слов, скомкано промямлил котик и нервно изогнул кончик хвоста.
Самый радостный день в его жизни отчего-то неисправимо шёл наперекосяк, но, несмотря ни на что, несмотря на собственные страхи, сомнения и тревоги, оруженосец был по-настоящему счастлив.
Отредактировано Сойкоглаз (07.01.2019 21:43:59)