Охота. Охота была её страстью. С самого детства Гроза не могла представить себя никем, кроме ловчей, и стражи как таковые вызывали у неё насмешливое фырканье... кроме, разве что, одного из них. Мышеголовые увальни, хмыкнула про себя Гроза и тотчас решила, что не стоит о них и думать. В самом деле, что в этом такого особенного? Дать отпор хищнику? Племенному коту? Можно подумать, я сама не смогу постоять за себя. Конечно, когда она выбирала стезю, она думала не только о том, как хорошо она себя чувствует, когда охотится. Ей хотелось доказать всем: ловчих недооценивают, и абсолютно несправедливо. Стражи без нас умерли бы от голода в первую же неделю. Но ловчие... Ловчие способны драться с орлами. Вряд ли стычка с другим котом более опасна.
Она пробиралась глубже в малинник, и шорохи, слышные со всех сторон, манили её к себе. Лес словно шептал ей: беги за мной, поймай меня, и Гроза чувствовала, что она готова принять это приглашение. Закрыв глаза, чтобы полагаться лишь на чутьё, она потянула носом воздух и от наслаждения приоткрыла рот. Прохладный запах жухлого малинника перемешивался с ароматом свежей дичи. Гроза не знала ничего подобного ему — а ведь её нос был весьма чуток, он знал запахи камня и снега, ледяной бурлящей воды и тёплых кошачьих тел. Сейчас она, казалось, слышала со всех сторон биение крохотных сердец, и шум собственной крови, стучавшей в висках, не заглушал его, но, напротив, делал отчётливее, становился фоном — таким же, как шелест листьев на лёгком ветру, едва касавшемся её шерсти.
Крупная, отъевшаяся за Время Поздних Закатов мышь замерла под кустом малины. Гроза слышала её запах и стук её сердца, Гроза видела маленькие лапки, деловито перебиравшие щедро рассыпанные на земле семена. Время Улетающих Птице разливалось горной рекой, и Гроза чувствовала себя орлицей — так легко оторвались от земли её лапы, так молниеносно сомкнулись вокруг зверька её когти. Один укус — и терпкая кровь пощекотала нёбо. Как было бы славно отобедать прямо сейчас! Но нет, всё в Клан, всё в Клан, совместная трапеза... Традиции, недовольно хмыкнула Гроза. Острозуб бы побрал эту традицию.
Она двигалась бесшумно, легко изгибаясь, чтобы нырнуть под малиновые стебли. Пойманную мышь Гроза несла в зубах, прекрасно зная, что её запах мешает учуять остальную добычу, но не в силах отпустить ни с чем не сравнимое наслаждение — чувствовать аромат свежей дичи, щекочущий ноздри, будоражащий, сводящий с ума. Две её главных радости: охота и трапеза.
Лёгкое, едва уловимое шевеление в траве неподалёку привлекло её внимание. Осторожно опустив мышь, Гроза взвилась в воздух, и мгновение спустя в её лапах забилась новая добыча. Это была ящерица. Запустив когти в юркое тонкое тельце, ловчая придирчиво осмотрела дичь.
— Что ж, — прошептала она с блеском в глазах. — Ты невелика, и природа обделила тебя мехом, но ты всё ещё состоишь из мяса, верно?
По крайней мере, по запаху можно было судить об этом. Положив ящерицу рядом с мышью, Гроза полюбовалась на дело лап своих, а затем подняла глаза. Интересно, гордятся ли мной Ушедшие. Ловчие Клана Небесной Охоты должны бы мной гордиться. За ней никогда не наблюдалось должного уважения к предкам. Да и с чего бы? Клан Небесной Охоты никак не проявлял себя в её жизни, пусть Верховная Мать и отзывалась о нём с большим уважением. Что-то непохоже, чтобы Ушедшие подали хоть какой-то знак после Совета. Племенные всё ахали, тыча носами и хвостами в небо, но, как по мне, предкам и вовсе нет до нас никакого дела. Разве что... до тех, кто по-настоящему хорош. Она бросила быстрый взгляд на свою добычу, но тотчас отвернулась и снова пристально уставилась вверх.
Увиденное заставило Грозу припасть к земле. Небольшая пёстрая птица только что опустилась на ветку дерева, возвышавшегося над малиновыми зарослями, но, видимо, заметив что-то внизу, сорвалась с ветки и спланировала вниз. Облизнувшись, ловчая принялась красться. Птица была совсем близко... Гроза уже готовилась к прыжку, когда со стороны входа в малинник послышался ужасающий треск. Вошедший, похоже, совсем не заботился о том, чтобы двигаться бесшумно.
Ловчая всё же прыгнула — но птица, вспугнутая треском, уже взлетела над зарослями и скрылась в золотистом мареве листьев. Вот уж правда Время Улетающих Птиц, подумала Гроза, зло обивая хвостом собственные бока. И кого ещё там принесло?
— Эй! — окликнула она, обернувшись на звук шагов. — Тебя что, ступать тише отроду не учили?
Будь это племенной или соклановец, она не из тех, кто стал бы церемониться.

Ну, конечно. Ни от кого из ловчих она не ожидала такой шумной походки. Стражи. Привыкшие считать себя хозяевами всех клановых земель, гордые, себялюбивые стражи — конечно, она судила их по Полёту и Прищуру, ведь друзей в стане стражей у Грозы не было. Да и можно ли дружить с теми, кто так нагло вторгается к ней в разгар охоты, отчего-то считая, что её внимание тотчас должно обратиться к нему.
— Уроков? — Гроза фыркнула.
Неужели стражи, наконец, начали понимать, что без должного умения охотиться им мало что светит? Она ощутила ликование, прокатившееся мурашками по её спине, и приободрилась. Но, конечно, рыжему в пятнах коту не должно перепасть и крупицы её торжества. Он пришёл туда, где его не ждали, пришёл с хозяйским видом и ждёт радости и расположения — но как раз этого ему и не следовало бы ждать. Только не от Грозы.
— У меня уже есть ученик, — холодно ответила она, смерив Заката презрительным взглядом. — И потом, что-то скажет Полёт, узнав, что его стражи берут уроки у ловчих?
Конечно, она не могла не вспомнить Полёта. Каждый раз, когда Гроза видела кого-то из стражей, перед её глазами вновь появлялся тонкий белый кот, вчерашний котёнок, ввязавшийся в драку прямо на скале Совета. Сами предки выбрали его, говорили в клане, само Северное Сияние указало ему этот путь, говорят они. Почему же я слышу лишь ложь?
Грозу ещё трясло от происшедшего на Совете. Страж Неба не был ей указом — так почему её жизнь должна зависеть от его необдуманных решений? Почему она не может остаться наедине с собой, даже исполняя свои обязанности? Почему она вынуждена постоянно терпеть присутствие этих наглых разинь, стремящихся ступить ему в след? Она прищурилась.
— Постой-ка... Уж не Полёт ли прислал тебя сюда?
Неужели он услышал то, что она шептала Прищуру на поляне четырёх деревьев? Она стремилась говорить тише, но весь клан знает, что выходит у Грозы, когда она старается быть тише. Ничего не выходит. Было ли ей страшно? О, нисколько. Если уж Страж Неба так хотел обсудить что-то, зрачки её расширились, и Гроза старалась скрыть это за полусомкнутыми веками, он мог бы прийти лично. Но нет, он скрывается за спинами тех, кто старше и мощнее. Почему бы не прислать сразу Улья? Тимьяна? Прищура? Она почувствовала ярость. Он смеет приказывать Прищуру!
— Недоумок! — рявкнула она вслух и одним прыжком сократила расстояние между собой и Закатом. — Не думай, что я не могу за себя постоять, — прошипела Гроза, глядя прямо в глаза стражу.
Двуличные, мерзкие, скользкие типы. Закат немногим младше неё — чего нельзя сказать о Полёте. Трус. Её хвост уже не хлещет по бокам — Гроза вытянулась стеблем осоки, уши прижаты к голове, глаза смотрят будто сквозь Заката, когти готовы покинуть своё привычное место. Всё как тогда, на Совете — но здесь нет племён, перед которыми необходимо держать лицо, и она может позволить себе гораздо больше, чем под сенью четырёх деревьев. Однако Гроза вдруг садится прямо, оборачивает лапы хвостом и смотрит на Заката с непритворным равнодушием. Если хочет напасть, пускай нападает первым.
— Скажи, Закат, —раздаётся её голос в притихшем малиннике, — каково это: плясать под мяуканье Полёта? Верно, стражи — настолько бесхребетные создания, что им всё равно, за кем идти.
О, она многому научилась на этом Совете. Прищур может не волноваться: она не будет дурой.

Этот комок пятнистой шерсти ещё пытается что-то возражать. Гроза видела, как он опешил от её ярости, и всё её существо торжествовало, наблюдая за ним. Конечно, никто из них не ожидает такого от ловчих. Ловчие всего лишь обеспечивают клан едой, только и всего, правда, Закат? Сейчас она не помнит о том, что сама вбила это себе в голову. Она не помнит, что шептала Прищуру на Совете, и не знает, где настоящая Гроза, да и не задумывается об этом. Над ней нет никаких авторитетов — впрочем, есть те, кто действительно достоин уважения, и если бы Гроза взглянула на своего нынешнего противника беспристрастно, она бы отметила в нём черты, достойные восхищения. Но сейчас она думает совсем о другом. Сейчас все мысли Грозы заняты тем, чтобы раз и навсегда провести границу между собой и другими, раз и навсегда показать: эта ловчая не нуждается ни в чьей защите. Она достаточно сильна, чтобы справиться в одиночку, и ни один страж не докажет ей обратного.
— А Прищур — тоже бесхребетный?
Его имя звучит так неожиданно и так... неправильно, здесь, сейчас, в пылу ссоры между ней и Закатом, который понятия не имеет, куда влез. Какое он имеет право говорить о Прищуре, какое он имеет право вообще стоять перед ней и так нахально разглядывать выражение её лица, будто она этого не замечает?
— Не смей, — цедит Гроза, и лицо её каменеет, а глаза наполняются холодом.
Они знают её как бушующее пламя эмоций, как бурную реку, как лавину, сходящую с гор. Они знают Грозу, охваченную чувствами, как пожаром, но какова она на самом деле, знает ли кто-нибудь? Знает ли это сама Гроза?
Закат смотрит на неё так, будто что-то знает, и Гроза отвечает ему смелым взглядом. Даже если слепым котятам заметны её чувства к Прищуру, чего ради их скрывать? Да и почему бы она должна скрываться, будто делает что-то запрещённое? Если бы она полюбила племенного кота, тогда... нет. Даже тогда она не стала бы скрываться. Так, значит, ты как Львица?
Нет. Сейчас не время об этом думать. Закат ждёт её ответа, и он его получит.
— Ты, кажется, просил урок охоты, — ровно и размеренно говорит она, чувствуя, впрочем, как кипящая ярость подкатывается к горлу.
Закат застал её не в лучшее время. Она чувствует в груди колючий клубок перекати-поля, который нельзя ни вырвать, ни проглотить. Собственные ощущения разрывают Грозу на части, и именно поэтому она всегда охотится одна: потому что только так она может побыть наедине с собой, только тогда бушующая внутри стихия смиряется, затихает. Почему, ну почему нужно было нарушить её уединение, этот краткий миг, когда она может позволить себе спокойно радоваться, не думая о том, что происходит в клане, в племенах, в её жизни? Зачем вторгаться в самый тихий, хрупкий и сокровенный уголок её души?
Ей хотелось заплакать и убежать, но она не двигалась с места и всё смотрела и смотрела на Заката оледеневшими глазами. Не показывать слабости. Никогда. Никому. Не показывать. Слабости. Это было её главным уроком. Едва только дашь слабину, и другие ухватятся за это, нашьют себе улыбок из её плача и будут щеголять в них, а ей останется только смотреть.
— Поймай ту птицу, которую ты спугнул. — Голос всё так же холоден и бесстрастен, как и минуту назад.
Она не свела с него пристального взгляда. Все самые страшные битвы происходят внутри, и ты никогда о них не узнаешь.

...что, если это лишь притворство? Вся эта деланая холодность, резкость фраз, колючесть взгляда? Что если на самом деле всё совсем иначе? Как понять, что чувствуешь внутри? Раньше всё было совсем по-другому. Ей даже не приходилось задумываться: слово за словом летели, как стайка птиц, смех рассыпался мелким градом. Она редко бывала злой — вспыльчивой, прямолинейной, но всё же не злой. И не доброй.
Она смотрела на него так, как смотрят на чужака, вторгшегося на её территорию, — и чувствовала себя бесконечно одинокой. Ты рождена в клане, это общие земли клана, стучало в висках, и Грозе не хотелось этого слышать. Да, здесь определённо не было плохо. Здесь была сестра, были приятели, с которыми можно вдоволь посмеяться, был Прищур... И всё же здесь было так одиноко, как, пожалуй, не бывает и бродягам.
Чего ей хотелось на самом деле? Любви? Власти? Нет, скорее — признания её талантов. Но, во имя Ушедших, кто бы стремился их признать! Кто бы сказал ей: хей, хорошая охота, угостишь меня мышкой? И вместо этого — дашь пару уроков охоты, будто это что-то само собой разумеющееся. Будто она ему должна. Будто я всем им должна.
Гроза нахмурилась. О, теперь-то он говорит тихо. Теперь, когда дичь во всём малиннике распугана на неделю вперёд, пятнистый страж наконец-то изволил притихнуть. А она всё же достаточно поддалась эмоциям для мимолётной встречи. Не стоило выдавать одному из стражей собственные разногласия с их предводителем. Даже если Закат никак не подтвердил причастность Полёта к его нахождению здесь, это ещё не значит, что он её опроверг. А значит, не стоит отпускать его так скоро. Придётся поиграть.
— Что действительно невозможно, так это охотиться, когда рядом рыскает кто-то из стражей, — бросила она в сторону и вновь посмотрела на Заката с презрительной усмешкой. — Ты так топаешь, будто решил поспорить с медведем, кто громче ходит.
О да, подколки родом из убежища кормящих — вот уж наше всё. А впрочем, к слову об этом...
— Послушай, Закат, я ведь тебя котёнком помню. Ты, конечно, был тем ещё увальнем, но неужели никто так и не удосужился научить тебя походке настоящего горного кота? — Она ехидничает, и это ехидство близко к тому, чтобы свернуть с дорожки детских тычков лапой. Если она произнесёт то, что думает, вслух, обратного пути уже не будет, ведь извиняться не в её правилах. Посмотрим.
— Так ты уже уходишь? — Она вновь меняет тему и окидывает пятнистого оценивающим взглядом. — Смешно. Я думала, стражи смелее. Неужели ты испугался одной не шибко крепкой ловчей? — Гроза переступает с лапы на лапу и вновь смотрит на него с насмешкой.
— Или, может быть... — Ловчая презрительно щурится. — Может быть, ты уже достаточно выведал для Полёта?
Он не выйдет отсюда, пока Гроза не поймёт, можно ли ему доверять. Даже если придётся пустить в ход зубы и когти. А чего ты ждал? Радушия и восторгов? Лишь потому, что ты страж?

Отредактировано Гроза (05.11.2021 23:10:01)

Если бы она знала ответ на вопрос Заката, то, пожалуй, не теряла бы здесь времени, которое могла потратить на осуществление своих желаний. В самом деле, чего она хочет? Оказаться рядом с Прищуром, зарыться в рыжий мех, закрыть глаза и... забыть обо всём. Чтобы всё, что сейчас имеет какой-то надуманный, бесполезный смысл, потеряло всякое значение. Чтобы можно было лежать в заиндевелой траве и смотреть, как верхушки сосен теряются в облачной вышине. Ей хотелось оказаться далеко отсюда, по другую сторону земель клана, в морозном редколесье, в его васильковой синеве, в тиши уединения. Все эти бесконечные споры, насмешки, наконец, остроты, которыми она осыпала Заката, как градом, — а он оставался равнодушным.
— Теперь я знаю, как становятся стражами, — фыркнула Гроза в сторону. — Туда берут всех, у кого проблемы с чувством юмора. Смотри, как бы тебе совсем не окаменеть, Закат. Скалы и те разговорчивее.
Скалы хотя бы всегда откликались на её голос. Закат же пропускал мимо ушей добрую половину реплик, и это злило ловчую: она не любила, когда её не слушают. Однако следующая фраза Заката заставила её забыть об этих мыслей и обернуться к пятнистому с искренним удивлением на лице: он что, шутит?
— Сперва ты отказываешься от охотничьей схватки, — начала она, плавно, по дуге, подходя к коту, — а теперь предлагаешь мне поединок? Настоящий? Такой, как у стражей?
Она не могла не оценить эту насмешку. Настоящее презрение не в словах, а в действиях, и Закат действовал мастерски, хотя уступал ей в возрасте и темпераментности. У него был хороший учитель, мрачно усмехнулась Гроза, скользя взглядом по малиновым зарослям. Забавно, а ведь несколько минут назад ловчая и сама была готова броситься на него в слепой ярости, но решила уступить это право коту. Как мило, Прищур, подумала вдруг она. Я надеялась, что это ты дашь мне несколько уроков самообороны, но, кажется, всё складывается несколько иначе. Она не видела никакой проблемы в том, чтобы идти напрямую в схватку. Убить Закат её не убьёт, а если покалечит... что ж, ей же на руку. Впрочем, Гроза не то чтобы блефовала, говоря, что может за себя постоять. Но это было так... унизительно. Она горько усмехнулась.
— Вот какие вы на самом деле, защитники ловчих. Впрочем, давно пора было понять, что в голове у вас одни битвы и войны, — взгляд бил насквозь. — Теперь вы такие важные, хранители границ. А ловчие позаботятся о себе как-нибудь сами, правда?
Она ненавидела их. Этих самодовольных болванов с бесстрастными лицами, каждое своё действие подававших так, будто заботятся об общем благе. Общее благо... Вот уж отвратительная идея. Какой толк от блага, если им со всеми надо делиться? Эта его ухмылка... Она выводила Грозу из себя. Любой вопрос, вот как? Да на что ты мне сдался, блошиный приют? Если я захочу спросить, то спрошу сейчас. И она спросила:
— Интересно, что же способно толкнуть стража на драку с ловчей? Что в тебе говорит, Закат? Приказ? Или это кровь бродяжки?
Если Закат хочет войны, он её получит. Уж на память Гроза никогда не жаловалась. И пусть в клане не уделяли большого внимания чистоте крови, кто вообще может указывать обиженной ловчей?
— Хочешь драки? Так нападай.
Земля под лапами никогда не казалась ей настолько твёрдой.

— Невозможное для того, кто никогда не выслеживал птиц, — парировала Гроза, не дослушав Заката.
Можно подумать, он хоть что-нибудь понимает в охоте. Сытые стражи, привыкшие к тому, что свежая дичь всегда лежит у их лап. Интересно, Закат хоть раз поблагодарил кого-нибудь из ловчих за свой завтрак? Нет, это же само собой разумеется: стражи оберегают ловчих, ловчие кормят стражей. Вот только теперь у стражей полно других занятий, и прежняя жизнь хоть огнём гори. Гроза никогда не относилась к тем, кто слепо следует традициям: многое в устройстве клана вызывало у неё вопросы, но всё же — вызвался защищать, так защищай, а не...
— Кичилась? — Гроза задохнулась от возмущения. — Так ты думаешь, это только слова? Ну, давай. — Голос заледенел на осеннем ветру. — Напади и узнаешь. Или кишка тонка?
— Ты противоречишь сама себе.
Да что ты, правда? А ты, Закат? Кажется, только что он смешал с грязью её способности, решив, что ловчая способна лишь на бессмысленный словесный поединок, а теперь ищет противоречие в её высказываниях? Как быстро ты начал придавать значение словам. Гроза покачала головой.
— Нет, Закат. Здесь нет противоречия. У меня хватит сил и умений защитить себя, но тогда тебе придётся выбирать, что я буду делать: драться за свою жизнь или добывать тебе завтрак.
Он должен понять, что она права, — если, конечно, Закат не совсем глуп. Впрочем, он не кажется глупым. Ты слушаешь слова, а не то, что за ними. Тебе кажется, что там пустота ущелья и лишь ветер поёт на утёсах. Но я докажу тебе, что это не так. Ты ведь не передумал...
Эту мысль Гроза не успевает додумать. Твёрдости лап всё же оказывается недостаточно: она недооценила противника, доверившись хоть и мускулистому, но не очень мощному на вид телосложению. Атака всем телом — Гроза не успевает вовремя отскочить от летящего на неё Заката и, неуклюже подвернув лапы, с размаху ударяется боком о землю. Каменистая почва гор мгновенно даёт о себе знать нытьём в боку, но времени жалеть себя нет: Закат уже придавливает её своим весом, и Грозе приходится собрать всю свою ловкость, чтобы вывернуться из его лап. Теперь главное не дать стражу опомниться: ловчая бросается к нему сбоку и, размахнувшись, бьёт прямо в ухо. Закат пошатывается, оглушённый, и Гроза тотчас опрокидывает его на землю ловкой подсечкой. Что ты там хотел сделать? Прижать меня к земле? Ей тоже сладок вкус власти, поэтому ловчая тянет зубы к загривку Заката, но в последний момент кот выворачивается из её когтей и перехватывает инициативу. Она будто катится кубарем по светлой тропе: перед глазами мелькают жухлые листья, стволы деревьев, стебли малины, высушенные солнцем и иссечённые дождями. Ошалевшая, Гроза не сразу понимает, что ей стоит хотя бы попытаться выдернуть собственный загривок из пасти пятнистого, и это доходит до ловчей, лишь когда она снова утыкается носом в землю. Ну уж нет. Гроза освобождается усилием скорее волевым, чем физическим, и снова бросается в атаку, но Закат, видимо, запомнил урок и не собирается давать себе передышки. Гроза чувствует, как схлёстываются их удары, и вдруг ощущает себя настолько живой, что от удивления у неё захватывает дух и время перестаёт течь. Падение на землю — растянувшееся до бесконечности — она ощущает как полёт.
— Хватит.
Взгляд глаза в глаза. Гроза смотрит на него теперь отчего-то совсем иначе — будто больше не видит в нём врага. Если бы он хотел меня убить, думает кошка, он бы уже это сделал. И вместе с тем — теперь он знает, что мне тоже не занимать силы и ловкости.
Тяжело дыша, она поднимается с земли и отряхивается от пыли и жухлой травы, но бесполезно: шёрстку придётся чистить.
— Извини, — говорит ловчая, не глядя ему в глаза. — Не знаю, что на меня нашло. Похоже, я немного на взводе после Совета.
Она медленно поднимает глаза на Заката. Эта встреча могла бы пройти совсем иначе, если бы я не ожидала подвоха от каждого стража. Гроза не чувствует себя неправой — по крайней мере, в том, что касается её безопасности. Однако слова, сказанные Закату... Я ведь так даже не думаю.
— Я вовсе не считаю, что ты... — от стыда Гроза не находит слов. Хочется обратить произошедшее в шутку, но — какие здесь могут быть шутки? — Твоё происхождение... оно ничего для меня не значит. Ты настоящий страж.
Она смело смотрит прямо ему в глаза, и теперь в них... доверие. Он мог втоптать меня в пыль, но не сделал этого. Даже после того, что я ему сказала.
— Знаешь, если твоё предложение ещё в силе... я хочу сказать... я была бы рада как-нибудь поохотиться вместе.
Её настроение меняется слишком быстро, а главное — Гроза почти никогда не понимает, почему. Однако от осознания, что она была близка к победе над одним из стражей, весь мир предстаёт перед ней в новых красках. Может быть, это и безрассудно; но есть ли смысл видеть врага в том, с кем ты равна по силе?

Отредактировано Гроза (06.11.2021 02:57:13)

Её настроение так же переменчиво, как погода Времени Улетающих Птиц. Никогда не знаешь, что Гроза выкинет в следующую минуту. Что о ней известно наверняка любому в Клане Падающей Воды — так это разговорчивость, граничащая с болтливостью, и прямолинейность, близкая к беспощадности. Может быть, собственная неустойчивость и есть причина её интереса к Прищуру — и некоторой неприязни к стражам в целом? Страж — это слово и звучит как некоторая непоколебимость. Незыблемость. Может быть, поэтому у неё в горле сладко, как от свежей дичи, когда Гроза видит: её фраза, пущенная в полёт, — точно как гибкое тело в охотничьем рывке — нашла цель? И от этого её переполняет удовлетворение.
Она вспоминает Заката — редкие встречи на перепутье, чуть более частые — в общем убежище, где Гроза всегда спала в стороне и от стражей, и от ловчих — почему-то на расстоянии легче отсыпать колкости. Запомнила бы она совместный охотничий патруль, в которых — благодаря не то везению, не то бросающейся в глаза взбалмошности — оказывалась редко? Гроза всегда воспринимала это как унижение, какой-то фарс — давайте покажем ловчим, что без нас они и шагу ступить не могут. Запомнила бы она именно Заката? Гроза бесцеремонно окидывает кота оценивающим взглядом. Вряд ли. Не сказать, чтобы он был совсем уж пресным, но эта его извечная доброжелательность всегда была ловчей поперёк горла. Вот и сейчас, после азарта и пыла битвы, Грозе становится невыносимо скучно. Только что готов был извалять меня в грязи, а теперь смотрит так, будто встретил лучшего друга. Она фыркает, сперва с презрением, но на середине звук переходит в подавляемый смешок, и Гроза закашливается, подавившись воздухом. Серьёзно? Больше ты ничего не мог спросить? Ловчая закатывает глаза.
— О, конечно, нет, — тянет она с сарказмом. — Как я могу тебе верить, если ты только что оставил меня в живых?
На холке ещё горят свежие следы укусов, но она почти превзошла его в бою, а это для Грозы очень многое значит. Это значит, что она и правда может постоять за свои слова. Не то чтобы Гроза не знала этого, бросаясь опасными фразами в течение прошедшего получаса, но теперь у неё есть настоящее подтверждение — и этого достаточно, чтобы гордо распрямить спину. Она всё же понимает, что перегнула палку, надавив на больное, но всё же, судя по выражению мордочки Заката, её извинения приняты — это же так работает?
— Я правда не хотела тебя обидеть, — Гроза вдруг серьёзнеет, смотрит прямо в бледно-зелёные глаза — увядающая трава, первый цвет осени: красно-жёлтые дни, чернильные росчерки деревьев на серебряном небе, медь и серебро будут позже.
В конце концов, разве она виновата, что по стражам — да острозуб с ними, по Закату невозможно понять, на чьей он стороне. Теперь хотя бы ясно: на своей собственной.
— Если ты действительно не против, — она чувствует нажим на центральном слове и в ответ пожимает плечами, глядя в сторону.
Вот как? Думаешь, я шучу? Чем-чем, а такими предложениями Гроза не разбрасывается. Она снова перекрещивает взгляд с его взглядом — и хищно улыбается.
— Будешь крутиться под лапами — сам станешь дичью, — насмешливо предупреждает ловчая — и этого, с её точки зрения, достаточно, чтобы понять серьёзность её намерений. — За мной охотничий патруль, — всё же добавляет она. — Знатная схватка, Закат.
Обернувшись, Гроза находит глазами ящерицу и мышь. По счастью, катаясь по пыли, они со стражем не задели её добычу — иначе ярости Грозы не было бы предела. Наверное, ещё тепленькие, мечтательно думает она. Высшим пилотажем у неё считалось донести дичь до лагеря прежде, чем она успеет остыть, но сегодня на это нет надежды. Ловчая коротко вздыхает.
— Поможешь мне донести дичь до лагеря? — В глазах, обращённых к Закату, пляшут искорки. — Кстати, как тебе ящерицы?
Сама Гроза всегда предпочитала птиц — но с птицами сегодня тоже не сложилось. И всё же возвращаться к этому ей не хочется: поединок с Закатом решил для неё слишком многое.

Наслаждаясь ощущениями, оставленными схваткой, Гроза, Рокочущая в Ночи подобрала с земли мышь. Добыча ещё не остыла и пахла так сладко, что кошка не сдержала урчания. Она уже представляла, как, добравшись до лагеря, вонзит зубы в свежую дичь — не так важно, будет ли это её мышка или добыча, принесённая кем-то ещё из ловчих, — когда реплика Заката, Пламенеющего на Небосводе заставила её прерваться. Резко остановившись, Гроза от неожиданности разжала зубы. Мышь шлёпнулась на землю с таким сочным чавканьем, что ловчая едва удержалась от того, чтобы подхватить её снова и съесть прямо здесь, не доходя до лагеря. В конце концов, кто доложит Верховной Матери о том, что она не соблюла традиций, которыми Клан так дорожит, что готов бросить в лицо племенным не один комок когтей и шерсти? Разве что... обиженный Закат.
Честно говоря, Гроза не понимала, за что она теперь должна извиняться. Да, проходиться по происхождению и напоминать Закату о поступке его матери было подло, и по ушам она получила заслуженно. Вот только теперь страж понимает, что не на ту напал, — от того, наверное, ещё и не выпустил когти. Теперь у него, видимо, другая тактика — оскорблённая невинность, задетый в лучших чувствах защитник Клана. И что, интересно, она такого сказала?
Наверное, стоило бы фыркнуть себе в усы на всё это и пойти себе дальше, пока дичь не остыла окончательно: ветер всё же крепчал и становился всё более холодным. Но вместо этого Гроза вдруг выкрикнула:
— Эй! Закат, подожди, — и, даже не оглянувшись на брошенную на земле мышь, в два прыжка настигла шагавшего впереди стража, скользнула слева и толкнула его в бок.
Это не было ударом: лёгкое тело Грозы, даже если бы она влетела в Заката с разбега, могло разве что слегка пошатнуть его: всё же страж твёрдо стоял на лапах. Ей почему-то чертовски нужно было, чтобы он обернулся, чтобы встретился с ней глазами, чтобы обратил на неё внимание.
— Послушай, я была неправа. Не только в том, что я сказала... — Гроза на мгновение замялась, но тотчас продолжила: — Я вообще неправильно повела себя по отношению к тебе. Я хочу сказать... это было очень предвзято, и на самом деле я не жду от тебя удара в спину. Я знаю, что мы не враги, Закат. — Она смущённо повела хвостом и, опустив голову, взглянула на кота снизу вверх.
Гроза и сама не понимала, почему ей не хочется отпускать Заката вот так просто. Они никогда не были закадычными друзьями, она не находила в себе чувств к Закату, подобных тем, что испытывала к Прищуру. Однако и врагами они прежде не были. Жили в Клане, вместе росли в убежище кормящих, вот уже сколько луна спали в одной палатке, изредка перебрасываясь ничего не значащими фразами вроде «доброй охоты» или «береги себя» — не только потому, что так требовал этикет, но потому, что тяжело никак не относиться к тому, с кем всю жизнь живёшь бок о бок. Племенные Грозе были никак: она видела их один раз, и этот один раз ничего не дал ей понять о лесных котах. Одни обвиняли Клан во всех своих бедах, другие не испытывали к ним ненависти; разноголосые выкрики с разных концов поляны ничего не давали понять о них, да Гроза, признаться, и не старалась. Не то чтобы ей было так уж интересно. Происходящее в Клане значило для неё куда больше, и здесь, сейчас, ровные отношения с Закатом, в которых нет-нет да и проскальзывали нотки дружелюбия, грозили перейти во что-то куда более напряжённое. Ловчей почему-то не хотелось этого допускать. То ли всплыло в памяти что-то важное о Закате, то ли в глубине души она чувствовала, что нужно было отнестись к его словам как-то иначе, а может быть, сложились и те, и другие мысли, но отпускать его просто так Гроза не собиралась. И всё же заступать стражу дорогу она не стала. Он волен уйти, если не хочет с ней говорить.
— Я балда, — резко сказала она и посмотрела на Заката. С чего я вообще решила, что стражи спят и видят, как бы подгадить ловчим? — Я виновата перед тобой, Закат, Пламенеющий на Небосводе. Прости меня.
Удастся ли им стать друзьями? Гроза не знала, как сказать об этом даже самой себе, но ей почему-то хотелось этого.