Говорят, сверху всегда видно лучше. Высоко сижу — далеко гляжу. Мол, романтично, однако Табаки сто раз бывал на крышах и ничего подобного не заметил. Там, под небом, ставшим внезапно ужасно близким, вечно дует холодный ветер и иногда гудят натянутые сеткой провода. Но вот настоящее дерево — вершина непокорная, статная, и каждая могучая ветка ощущается в груди по-другому, это тебе не лестница и не забор.

Табаки долго ходил вокруг ствола, прищуривая то левый, то правый глаз, выстраивая у себя в голове хитросплетенный план по взбиранию. Не придумал ничего лучше, кроме как просто начать: схватиться за кору, подтянуться, уместить задние лапы и по принципу гусеницы ползти вверх, до первых сучков. В голове все складывалось хорошо, но на деле оказалось намного сложнее — недостаточно загрубевшие подушечки лап царапались, тело не слушалось, когти застревали в древесине. Юнец весь выдохся, когда сумел уместить себя на первой ветке. Конечности саднили, но упорства Шкету не занимать — лезет дальше, не смотря вниз и не подсчитывая, насколько высоко он уже взобрался.

Разгоряченную голову остудил первый прохладный порыв ветра, где-то вдали он уже видел другие леса, протоптанные дорожки (вероятно, другими бродягами), мелькали мелкие болотца.

— Некрасиво. Ничего особенного, — констатировал факт Табаки, сильнее вцепившись в кору и случайно опустив взгляд на землю. Перед глазами задвоилось, сердце ухнуло, прыгнуло под самое горло, аж в ушах зазвенело. Серогривый не планировал забираться на дерево ради того, чтобы потом не смочь с него слезть, но у Судьбы на каждое решение мальчишки, видно, свои планы.

Шкет задышал быстрее, чувствуя, как паника хватала его за загривок и нещадно трясла, он сам весь превратился в сухой листочек во время урагана — того и гляди оторвется.

— Дерьмо, да за что, — в эту фразу он вложил столько отчаяния, что хватило бы каждому умирающему коту в городе.

«И как теперь того самого, обратно?»

Мысли лихорадило, они никак не хотели складываться в одну причино-следственную цепочку, хоть волком вой. Табаки стиснул зубы и сделал аккуратный шажочек по направлению к стволу — ну неужели прыгать? Обхватиться за дерево всеми лапами и сползти вниз? Так ведь когти все пообломает к чертям собачьим. Надо как-то по-другому.

Но среди травы вдруг мелькнуло рыжее пятно, потом еще и еще, пока не показались уши и хвост. Одиночка фыркнул, сощурил глаза, пригибаяся так, чтобы его случайно не заметили — пусть бредет по своим делам. А Табаки пока посидит, подумает; или сделает вид, что подумает — путей отступления (вернее, слезания) он все равно больше никаких не видел. Наверное, и впрямь придется сигануть вниз и надеяться на переломанную лапу, а не шею.

«Вот же подстава».

Отредактировано Табаки (18.05.2022 23:55:34)

Рыжие уши и хвост все ярче замелькали на земле, и вскоре Табаки довелось наблюдать удивительную картину: кот на всех своих не хромых лапах бежит за белкой, та — к дереву, на дереве — Шкет, Шкет — шикает и бьет лапой, давая понять, что прыгучему грызуну тут нет места, и так одному тесно и страшно. Ловить он зверят все равно не умеет, так что любой неосторожный прыжок за дичью мог бы быть последним в принципе.

Табаки напрягается, прикрывая глаза и надеясь на что-то мистическое: вот бы пронесло, вот бы он стал невидимым, но не тут-то было. Белка визжит, затем смолкает, одиночка приоткрывает одно веко, угрожающе вздыбив загривок и сузив зрачок до самой тонкой щепки — рыжий говорит странные слова, а затем привстает к дереву передними лапами.

Обнаружен.

«Цапова? Кто такой Цапов?»

Это городской спросить не успел, вперед, как обычно, рвались язвительные фразы. Как говорится, сначала на полянку выходят оскорбления, а потом уже сам Табаки.

— Кукушка? — возмущённо фыркает, вытягивая лапы и выгибая спину, — Сейчас спущусь и можешь начинать отсчитывать время, рыжуха.

Серогривый для убедительности даже подается чуть вперед смелее, замахиваясь когтями в воздухе, но ветка страшно скрипнула и весь норов резко куда-то улетучился. Шкет рванул по инерции назад, стараясь сохранять равновесие, потом много и долго ругался («Дерьмо!», «Помои вонючие!»), но в конце концов свесил голову вниз и начал оценивающе присматриваться к незнакомцу.

— Слушай, ты, — прочищает горло, — Как ты там зовешься? Короче, может, у тебя были знакомые, которые, ну, знаешь, сначала делают, а потом думают?

Табаки терпеть не мог просить помощи вот так — у абсолютно незнакомого кота, который мог запросто согласиться лишь затем, чтобы потом со спокойной совестью прокусить серую шею так же легко, как и беличью. Зубы противно скрипели друг о друга.

— Я в долгу не останусь. Ну, если будешь хорошо себя вести и... — жадный взгляд скользнул по обездвиженному тельцу грызуна, — И вот ее я тоже хочу. Отдавай.

Кто бы не был этот Цапов, он явно превосходит по уму Табаки. Сегодня он достиг апогея своей наглости.

— Перехочешь.

Табаки чувствует себя паршиво — он вообще не в той позиции, чтобы себя «показывать», разумным было бы спрятать зубы и когти, но одного этого мурлыкающего звука хватило, чтобы юноша начал извиваться на этой шершавой, неудобной ветке, весь рыча и шипя. Серый вздыбил шерсть на загривке и ошалело вцепился взглядом в незнакомца, когда понял, что вся твердь, заключавшаяся в сучке под лапами, вдруг куда-то исчезла. Он замахал хвостом в воздухе — идея обломать все свои когти теперь не казалась бредовой, а наоборот, очень спасающей жизнь.

Шкет в последнее мгновение крепко зажмуривается, хватается передними лапами за ветку ниже (кажется, под ним еще что-то хрустнуло) и висит. Задние конечности болтаются в воздухе тряпичными ножками, неловко разводятся в стороны, пальцы — тоже порознь. Из пасти вырывается сдавленное мычание и лающие звуки, сопряженные максимальным уровнем агрессии и страха.

— Тебе могилу вырыть сумею, — Табаки изо всех сил подтягивается вперед, еле как держась за эту несчастную ветку, пока в пасть и глаза назойливо лезут листочки, — Уж не сомневайся.

Одиночка кидает на рыжего свой самый испепеляющий взгляд и резко кивает вперед, мол, «че вылупился?»

— Похвально, что ты так заранее беспокоишься о своей судьбинушке. Да как некоторые вообще... — от натуги он чуть ли не захлебывается в словах, хочется просто уже отпустить эту ветку и полететь вниз, будь что будет, парочку «этажей» он все равно уже пролетел.

— ... лазают по ним , — у Табаки почти глаза на лоб вылезли от отчаяния, — На крышах хотя бы все понятно.

Наверное, находясь на волоске от смерти, все резко добреют. Было что вспомнить у каждого. Вот серый сейчас вспоминал сытый вчерашний ужин, например. До поры до времени: даже под таким маленьким весом сверху раздается беспощадный звук. Со сдавленным мявом — Табаки сам не понял, как это произошло, — костлявое тельце срывается вниз, падает на что-то мягкое и волосатое. Осознание приходит мгновенно, заставляя пружинкой отскочить от рыжего бока. В нос ударил какой-то странный запах, не привычный смрад помоек и загазованных улиц, а чего-то... Терпкого. Свежего?

— А ничего, видок с тебя хороший, пригнись еще разочек, я не все рассмотрел.

Шкет кривовато ухмыляется, стараясь как можно незаметнее перевести дыхание и успокоить шальное бьющееся сердце от испуга.

— Ну так что, где хочешь похорониться? Выбирай сам, я как заново родился, настроение отличное.

Рыжий почему-то не спешил набрасываться на Табаки. Это ввело в заблуждение — неужели засада? Угловатая морда старалась озираться как можно незаметнее, боковое зрение следило за покачивающимися травинками и мелкими букашками, что-то в метре хрустнуло — вероятно, просто ветер застрял в кронах, — но этого юноше хватило, чтобы отвлечься и вовремя не среагировать на брошенную белку прямо в серую морду.

Шкет немного опешил, но стоило ему почуять запах свежей еды, как когтистые лапы вцепились в тушку и загребли под себя — пусть только попробует отнять. Зубы мгновенно впились в податливую дичь, ел Табаки крайне неаккуратно: чавкал, глотал, не жуя, давился, хрустел даже костями, чтобы уж точно набить живот и до конца дня быть сытым. Взгляд, недоверчивый и возмущенный (мысль о том, что с незнакомцем могут быть еще одиночки, не отходила на второй план), все высматривал Ромашку, пока пасть терзала белку.

Большой, крепкий, даже красивый. Домашний, что ли? А как это — домашний, и умеет белок ловить? «Не смешите мой загривок».

Интересно, если...

— Если ты научишь меня ловить белок, — с набитым ртом произносит Табаки, прокашливаясь от попавшей еды «не в то горло», — Я твоего крота — одной лапой, одним коготком. Все равно слез я уже сам и помочь мне ты не успел.

Любопытство пересилило, отогнало страх, а сытость — желание драться и показывать Ромашке, где крысы зимуют. Видимо, расположить к себе Табаки не так уж и сложно; иголочка недоверия, разумеется, еще кололась в мышцах, но ее игнорировать было проще, чем хронический голод.

— Что тебе крот сделал? Я видел, как люди их лопатами бьют, к северу отсюда. Ну, фермы там, — нетерпеливо пояснил Шкет, все еще не понимая, с кем говорит. Что за морда такая, вся слаженная, не сильно битая, и запах этот... Видимо, некоторые одиночки живут исключительно в лесу.

— Они похуже псин будут, эти Двуногие, так штукой этой замахиваются, аж жуть. Вот бы мне тоже так уметь — я бы всех тупиц в городе разом порешал. Меньше народу — больше кислороду, — а мальца будто подменили, вдруг он стал таким разговорчивым, мелит все подряд, довольно ухмыляется белым рядком зубов. Остатки дичи серогривый оставил на том же месте и взмахом хвоста давал понять, что наелся, — Ну давай, веди уже к этому недоразумению дикой природы, может, удастся и его поймать.

Табаки еще раз скользнул взглядом по Ромашке, до сих пор не веря самому себе, что он идет кому-то помогать. И ладно бы в городе, там он каждый засаленный уголок знает, но лес был огромной слепой зоной до сих пор. И все же, на кой черт ему выкапывать крота? Прошел бы мимо и все.

— У тебя там че, нора под кротом? Чем зверёк насолил, не понимаю. Но да и ладно, веди.

Сил и энергии у Шкета явно прибавилось, даже лапы зачесались от скорого дельца.

Табаки повел носом и слегка наморщил его, когда кот озадаченно переспросил насчет лопат. Разумеется, третьего глаза у него нет, и серогривый не вырос в лесу, но зерно сомнения закралось в макушку настойчивым перезвоном маленьких колокольчиков: так близко живет рядом с Двуногими, а про их мироустройство знает плохо. Впрочем, Шкет не исключал того факта, что рыжего однажды просто выкинули, как разонравившуюся игрушку, еще до того, как тот успел открыть глаза — таких «попаданцев» сотнями выбрасывают у дорог в картонных коробках, например; и то, если повезет. Чаще всего Табаки слышал о том, что мелких оставляют совсем без ничего, вдали от дома, чтобы те не смогли вернуться при всем желании.

— Лопаты, — с нажимом повторил серогривый, делая шаг к незнакомцу, — У них много разной приблуды. Всего я, конечно, не знаю, но еще Двуногие используют лапы: деревянная палка, а внизу колья, похожие на когти, — говорил Табаки чуть тише, вкрадчиво, с каждым шагом приближаясь к Ромашке на парочку крысиных усов, а когда история дошла до слов «похожие на когти», малец взмахнул пятерней и просвистел ею прямо у чужого носа, — Вилы называются, так-то. Увидишь их — несись со всех лап обратно. Могут запустить, и тогда мало не покажется.

На импровизированную сценку Шкет самодовольно ухмыльнулся. Тут главное эффект неожиданности. А про крота-то и забыл; вернее, причину, зачем рыжему понадобилось выкопать подземное животное: шаг зеленоглазого становился увереннее, крепче, и даже лес заиграл новыми красками, настолько яркими, что улыбка норовила расползтись по всей тощей морде.

Кот болтал про цветы, и от этого рассказа Табаки был готов окинуть рыжего удручающе-скучным взглядом.

— Садовод-любитель, ага, ясно все с тобой, — подавив в себе всяческие зевки, — после плотного обеда по закону необходимо прилечь и вздремнуть, — острые серые ушки наконец живо встрепенулись, когда Ромашка заговорил о кошках, — Кошки? — переспросил Шкет, и все воображение мгновенно захлестнуло его ярким предвкушением скорых разговоров, — На твое не посягну, так и быть. Но нескромно отмечу, что людишки очень любят выращивать у себя на окнах цветы. Настолько красивые — в стократ лучше здешних, лесных. Так что, если надумаете свиданку на какой-нибудь крыше, могу подсобить адресами. Можно нарвать, и твоя подружка точно не останется равнодушной.

Табаки внезапно понравилось ощущение «нужности», как и сохранение дружелюбного тона на протяжении этих минут с момента приземления. Оказывается, малец может не только огрызаться, и это чувство было даже лучше, чем взаимные насмешки.

— Пара красоток стоят куда больше, чем цветы в любом случае, — Шкет делает вид всезнающего и нетерпеливо взмахивает хвостом, — Ты ей этого крота тоже принеси. Вместе поужинаете, вместе заснете.

Неловкий и нервный смешок задержался в горле.

— Ой, да чего мы с городскими только не делаем, — хмыкает, — И стеклышки разноцветные приносим, и цветы, как я уже говорил, и все бестолку. У них самомнение знаешь какое? Будто не тощие болезненные крысы, а самые настоящие... — взгляд оценивающе скользнул вдоль Ромашки, — лесные белочки.

— М, мяту? — звонко переспросил юнец, с разжигающимся любопытством глядя на кота: такой странный, все что-то про свои травки и цветочки печется, и ладно бы мотивация была порадовать прекрасную половину семейства кошачьих, он всегда был за красивые жесты внимания, к тому же так редко удается найти по-настоящему симпатичных мордашек в этом треклятом городе, что у него один только живот скручивался от единственного упоминания о самках. Пока он думал, на кой черт этому рыжему мята, тот быстренько все расставил по своим местам. По правильным местам. Тоненькое сомнение было вновь откинуто из головы серогривого — да, со своими тараканами, ну любит он в земле ковыряться и бутоны нюхать, что ж тут такого. Главное, что незнакомец пообещал ему охоту на белок, остальное уже не шибко волновало, ведь чем больше кот говорил со Шкетом, тем больше он верил и начинал искренни думать, что лесной бродяга вообще-то не так плох.

— Я твоих знаний в стебельках не имею, — лапа случайно подвернулась. Тело накренилось набок, а нос почти впечатался в рыжий бок. И снова этот запах... Стойкий и крепкий, — Ты перед нашей встречей в болоте искупался, что ли? Тиной несет за километр, — мяукнул Шкет, поднимая на кота взгляд, излучавший заинтересованность, — Так а че с мятой-то? Расскажи хоть, как она выглядеть должна. Опознавательные признаки какие-нибудь. И что в ней такого особенного?

Они шли вровень, иногда Табаки отставал, чтобы выцепить из шерсти налипшие колючки, впивающиеся в лапы, но через секунду вприпрыжку вновь догонял рыжую фигуру. Одиночке и говорить не нужно было, что они достигли цели, когда взору открылись небольшие бугорки вырытой земли. Такие он много раз видел на фермах и имел представление о том, что кроты плохие: наблюдал несколько раз за тем, как люди стараются от них избавляться различными способами. Казалось бы, такой маленький зверек с огромными причудливыми лапами, а такая заноза — прямо как та, что прямо сейчас колет пальцы.

— Я не домашняя киса, выслуживаться перед кем-то не стану, — Табаки вздернул подбородок и с вызовом глянул на Ромашку, — Ни одна эты крыска не стоит и моего когтя. Так-то, — закончил он, сводя брови к переносице, но предложение вызвало в нем интерес, как бы он сейчас не старался отнекиваться, — Спорим, у них даже духу не хватит, чтобы отказать нам? — в тон рыжему ехидно тянет Шкет, — А что, я в роли загонщика еще ни разу не был. Но городские — уровень так себе. Хочется чего-то большего, знаешь, — глаза сверкнули, — Ты в лесу живешь, наверное, дольше, может, у твоих прелестниц есть не менее приятные подружки? Я тогда и мяту тебе найду в три раза быстрее. Расставление приоритетов, слыхал?

Табаки заговорщицки улыбнулся, кривовато приподняв один уголок рта, и ткнул лапой в горстку вырытой кротом почвы.

— Будем знакомы, Рома. Меня Табаки звать.