Очень скоро окраины города привлекли его внимание, приковали к себе значительно более, нежели незнакомые и непривычные тропы, странные очертания и змееподобные изгибы улиц, жар асфальта под лапами и всепоглощающий шум. Окраины города веяли чем-то более близким и родным. Окраины города, покрытые зеленью, пахли листвой и цветами, были пронизаны тишиной, пусть все еще таили в себе небольшие своеобразные опасности.
Обычно именно с них начинался обход территорий, который совершал Пес каждый день, заведя в качестве своеобразной привычки, дани памяти утраченным им с изгнанием патрулям. Может, порой кто из новозаведенных знакомых присоединялся к нему, но сейчас, этим утром, он выдвинулся один: привел себя в порядок, поймал на завтрак полевку, набил ей желудок, после — покинул убежище, неторопливо двигаясь по ещё неизученному маршруту.
У него не было планов. Не было обязанностей и не было ожиданий от этого дня.
Солнце светило достаточно ярко, воздух был наполнен теплом, погода обещала быть хорошей, и от определенного удовольствия от мыслей о том бывший воитель даже прищурился. Он мог припомнить, что в такие дни любил проводить время со Снегирем, мог подумать, как хорошо бы было сейчас провести тренировку и показать Проталине приемы, которые остались напоследок и ещё не были изучены ей.
В последнее время он часто не без тоски погружался в воспоминания, в фантазии, где, казалось, проживал параллельную жизнь. Мало что или кто мог скрасить то, хотя изгнанник и был рад любому проблеску и любой надежде. Эти своеобразные патрули, исследование новых территорий, какие-то посторонние мысли, идеи — видно, палевый старательно пытался заткнуть пустоту внутри, образовавшуюся с потерей буквально всего.
Встряхивает головой.
Взбирается на один из заборов достаточно легко, ловко: воинская сноровка помогает ему в этом деле. После осматривается по сторонам и щурится.
Никогда он еще не решался наведаться по иную сторону стен, если не был убежден, что дом оставался давно заброшен. Это было опасно, слишком рискованно, а рисковать Пёс не слишком любил. Но здесь, казалось, даже во дворе, что являся явно лишь частью гнезда двуногих, было немало мест, чтобы спрятаться. Казалось, здесь может даже повезти с охотой. А среди растущих на территории трав могли бы быть даже лечебные (пусть изгнанник совершенно в этом не разбирался, что поселяло в нем молчаливую досаду).
Вероятно, этим всем и привлекла эта земля внимание бывшего лесного кота. Вероятно, поэтому, поколебавшись ещё некоторое время, изучая территорию с высоты и безопасности, он практически бесшумно спустился вниз.

Возвышающееся гнездо двуногих, иные строения, вещи, следы жизни бесшертных существ, которые Пес никогда прежде не видел в лесу и не знал ныне их назначение. Изгнанник оглядывается по сторонам с настороженностью и вниманием, ожидая, что среди поросшей травы может напороться на ловушку, ожидая притаившейся опасности. Он привычно осторожен и аккуратен, практически до перфекционизма, он не намерен задерживаться здесь, пусть осматривается и исследует окружение, неспешно пересекает нарушенные им границы. В один момент глухо втягивает воздух, отчего усы его вздрагивают, а зрачки сужаются.
Домашний?
Ветерок доносит до него запах иного кота, легкое размышление дает понимание, что им пропитаны все земли этого двора, обозначая тем самым право на его владение. Бывшего племенного это даже не удивляет, скорее разжигает определенное любопыство. Он осматривается по сторонам, ища хозяина территории, замечает его лишь тогда, когда уже ощущает, что голубые глаза незнакомца прожигают в нем дыру. Замирает, встречаясь с ним взором. Не нарушает повисшую тишину.
Его не спешат прогонять, и Пес отмечает это молчаливо. Не рискуют ввязаться в драку или так не принято? Он не знает, может лишь догадываться.
Всегда домашние киски представлялись ему толстыми ленивыми оболтусами, не способными даже лишний раз переставить лапы. Кажется, изгнанник даже был уверен, что в голове у тех не более, чем мышиный помет, раз они предпочитают легкую жизнь без трудностей, без забот, без целей и стремлений, но со стабильностью и уютом.
До последних дней, когда его мир не перевернулся с ног на голову.
Пес слабо дернул усами.
Незнакомец же обладал куда более аккуратным телосложением, чем рисовало прежде воображение бывшего племенного кота. Неторопливо домашний подходит ближе, но изгнанник не трогается с места, наблюдает за ним со своего положения, не нарушая тишину, ничем не стремясь спровоцировать агрессию.
Город был странным местом со странными жителями и странными порядками. Пес мог лишь подчиняться им, по крайней мере, покуда не мог установить иные.
— Осматриваюсь. Проходил мимо.
Он отвечает на вопрос кратко, уловив, что чужак не стал проявлять вежливость и даже не выдавил подобия приветствия. В противовес тому изгнанник все же коротко кивнул ему.
— Как понимаю, это твоя территория? — взор на мгновение коснулся гнезда двуногих.

Дружелюбием здесь и не пахнет — от манеры общения чужака Пес чувствует, как проходит под кожей волна напряжения, как отзывается она скользнувшим вдоль позвоночника морозом, но держится стойко, спокойно, не позволяет недоверию взять верх. "Это всего лишь домашний", — говорит себе изгнанник, ощущая на себе пронзительный взгляд льдисто-голубых глаз. Он не может причинить ему вреда. Те, кто обитает здесь, также не могут причинить ему вреда, если он будет достаточно быстр и осторожен. Пес убеждает себя в этом.
Удивительно, как одна лишь выдержка, один лишь метод может посеять в чужой душе опаску. Бывший племенной уверен, что сидящий перед ним кот не способен даже причинить ему боль, но этот факт лишь более играет на сломанных струнах души.
И, главное, даже будучи домашней киской, его собеседник не проявляет ни малейшего намека на страх. Этого не позволяет себе и Пес: он хочет сохранить равенство ролей.
Слова о беседе отзываются новым всполохом вопросов. "Ты знаешь меня?" — взгляд упирается в чужака.
Слухи разносятся столь быстро?
Смог чем-то привлечь чужое внимание?
Может ..?
Догадка за догадкой, изгнанник не добирается до истины, но поднимается на лапы, когда домашний кот говорит ему следовать за ним, внимательно осматривается по сторонам, ищет подвоха. Тишина. Бывший племенной привык быть осторожен, но здесь излишняя осторожность не требуется.
— Кто ты? — спрашивает между тем сдержанно, но идет по следам светлого незнакомца, наблюдает за тем, как тот ловко и легко поднимается на забор, вскидывает на него взгляд снизу вверх. Лишь после также запрыгивает, оказывается рядом и слабо склоняет голову.
— О чем ты хотел побеседовать? — задает вопрос следом, видно, не спеша избегать разговора.

— Я домашний и живу тут.
"Ожидаемо", — отмечает Пес, не выражая на морде ни единой эмоции, пусть когда-то, может, эти слова заставили бы его отнестись к собеседнику с определенной долей высокомерия.
— Гейв.
И после кивает, принимая полученное имя, что так и пронизано было чем-то, что принадлежало двуногим существам. Впрочем, как и весь город, частью пейзажа которого на самом то деле этот обитатель одного из Гнезд был. Таких, как Гейв, возможно, были сотни, а то и тысячи, таких же затворников маленьких дворов и вкусной миски, в которых все же ощущалось нечто, что не роднило их еще с типичными домашними кисками, пережившими резчика и тянущимися за лаской к рукам двуногих. Что это было? Внешний холод, определенная сдержанность? Изгнанник не мог еще найти ответы, но и их поиск был сейчас более любопытством, нежели необходимостью.
Кажется, прошло уже примерно пол-луны с момента его изгнания. Или для Пса время тянулось невыносимо долго, лишь порой ускоряясь, будто безумный речной поток, за которым палевый кот все не мог угнаться. Но Гейв, как и Омежник, как и Хэнге, как и все встреченные прежде, все еще легко узнал в нем не здешнего, все еще легко раскрыл, что Пес — не был обитателем улиц, что он был чужим еще даже среди них. От этого пушистый хвост бывшего племенного медленно и задумчиво рассек воздух, а взгляд тронул легкий прищур.
Если домашний понимал, что перед ним не обычный житель каменного леса, почему он не боялся, почему тон его таил будто бы угрозу? Это был блеф или излишняя самоуверенность? В любом случае, изгнаннику, верно, не слишком то понравилось. Он кивнул неспешно, но не нашелся с комментарием, ведь находившийся перед ним кот все еще был прав. И Пес принял правила игры, прикусил язык, спрыгнул с забора, двинулся следом.
— Я пришел из леса, — вряд ли подобное пояснение могло бы хоть немного смягчить собеседника, но палевый не стремился к этому, раскладывал факты, что лежали перед ним, показывая, что не боится правды, даже если она может лишить его репутации, — Из Грозового племени, — добавил вслед, наблюдая за реакцией.
"Скажешь своё имя?"
— Сейчас мое имя — Пес.
Кажется, он даже начал привыкать к этому имени, пусть называться им все еще было словно неуютно. "Такое же грязное, как и ты", — хмуро кинул сам себе.
— Чем эти знания могут помочь домашнему коту? — не удержался после от вопроса бывший племенной.

Куда они шли? И для чего? Не чувствовал ли домашний кот себя незащищенным вне уютных стен? Или, может, он не понимал опасностей, что окружали его небольшой участок и чьей потенциальной жертвой он остановился, лишь ступая прочь от высокого забора?
Вопросы крутились на языке, казалось, что чужак что-то ищет, но ответ на то, что именно стало его целью, не мог быть пойман в одних лишь его движениях глазных яблок или в его шагах, в прохладном голосе и надменности манер.
Это могла быть ловушка. А могла быть нерасторопность. Это могло нести определенный смысл, а могло не нести ничего. Все сводилось к одному: у изгнанника было недостаточно информации, чтобы делать хоть какие-то выводы. И это казалось ему даже забавным. Он шел за тем, о ком не знал ничего, кроме имени, как наивный котенок, и все же, проявляя осторожность, вслушивался в окружение, следил за каждой деталью вокруг, за каждым шорохом и движением на периферии зрения.
И в том, был Гейв расчётливым злодеем или самодовольным домашним котишкой не было сейчас никакой разницы.
— Всегда приятнее знать своего собеседника, ты так не считаешь? — раздался голос спутника, в молчании изгнанник задержал на нем взгляд.
— Определенно, — сдержанно откликнулся он после небольшой паузы. "Знать своего собеседника" могло ответить на все вопросы, что вились в голове палевого и за которыми он вслепую носился.
— Насчет твоего имени. Думаешь, оно тебе подходит?
Неожиданно.
Пес слабо хмурится. Он будто снимает на пару секунд уродливую маску-имя, чтобы взглянуть на нее со стороны, критично и строго, мрачно, как судья или инквизитор. Ему ещё ничего не стоит разбить ее и выбросить прочь, но он лишь надевает ее вновь.
— Своими доверием и слепой преданностью я был глуп. Мое имя напоминает мне о совершенных мной ошибках.
Произносит бывший воитель глухо, обращая на домашнего кота взгляд.
— Куда мы направляемся? — раздается между тем, как мимолетная вставка, вопрос.

— Никуда. Просто прогуливаемся по городу.
Ответ его не удовлетворяет. Он не подсказывает ни направления мысли, ни понимания того, чего ему ждать, так что Псу остается лишь дернуть усами и слабо кивнуть, принимая непонятные ему условия игры. Впрочем, даже в таких условиях он старался держать ситуацию под контролем, словно выпустить ее из лап обозначало для него прямую угрозу, которую он столь тщательно избегал, отчего его действия и были весьма насторожены, а взгляд напряжен. Выпустить ситуацию из под контроля, и твердая поверхность под тобой разверзнется и заставит упасть в пропасть. Уж лучше позволить стенам раздавить тебя живьем.
— И если уж ты пришёл из Грозового Племени... То зачем?
Не сбавляя шаг, бывший воитель обращает к собеседнику взгляд. Мгновение — он хочет избежать темы и промолчать, а может солгать и придумать иную историю, в которую бы он поверил с куда большим удовольствием, чем в действительность, что дробила его кости и оставляла валяться одинокой тушей за жизненном пути, простирающимся вдаль.
Это были неприятные мысли и воспоминания. Но Пес будто бы зарёкся не скрывать того что произошло, и, раз он начал свой путь по асфальтированным тропам так, то так он и решил его продолжать.
Он взглянул на дорогу впереди, рассекая пушистым хвостом воздух.
— Меня изгнали, — произнес он ровно, будто этот факт не заставлял его желать схорониться под корягой и ждать своей смерти.
— Я пришел сюда...
"Потому что пошел за Лисом?" — задаёт он себе вопрос на мгновение, теряясь в переплетениях собственного сознания.
— ... потому что слышал, что банда Макоши угрожает лесу. И я хотел что-то изменить, — произнеся то, кот взглянул на домашнего молчаливо, внимательно.
Наверняка этот обитатель Гнезда Двуногих и не догадывался о живущей под боком банде головорезов, как и обо бедах, боли, что сопровождали всех тех, кто обитал за уютным оберегающим забором. О болезнях и страхах, о преследующих повсюду утратах.
Пес бы солгал, если бы сказал, что не испытал вдруг определенного секундного укола зависти. Он смотрел на Гейва и не ждал увидеть в его взгляде ни осознанности, ни понимания. Дернув усами, он добавил:
— Но, кажется, я опоздал. Проблема решила сама себя.

Есть детали, которые Пес упускает. Пока. Но вот слова уже врезаются в разговор и обнажают белые пятна, черные дыры — пробелы, от которых не деться и которые не скрыть.
— Стоило ли оно того? — губы изгнанника едва вновь не трогает усмешка, слой пыли стерт под ним — прозрачная поверхность.
Рассуждения, которые звучат, льясь из пасти домашнего кота, заставляют палевого отвести взгляд, упереться им куда-то вдаль, перед собой, вопросы заставляют его почувствовать сухость в пасти, и слабо, практически незаметно дергается кончик хвоста, что старательно подавляет бывший лесной кот, не желая и этому проскальзывающему проявлению эмоций оставаться вне контроль, не желая, чтобы и далее из пробоины сочилось чувство, но затыкая его подручными материалами, еще не слишком качественно и удачно, не заботясь о том, что сосуд должен терять содержимое, чтобы не переполниться, не лопнуть.
— У меня не было иного пути, — произнес Пес, скосив наконец на собеседника взгляд и прикрыв глаза, — Я был изгнан из своего родного племени, и в ином случае должен бы был бесцельно странствовать.
Впрочем, он вновь оказался в этой точке. Без цели. Без смысла. Без направления, вектора, по которому он мог бы двигаться дальше. Он был потерян, даже если внушал себе иное, если продолжал твердить себе, что все под контролем.
И он действительно был уверен, что смерть лидера покончит всему конец. Он был уверен, что теперь, когда Макошь была мертва, опасность отступила. Но Гейв... подбросил зерно сомнения. И почти заботливо прикопал то, закрыл землей, прихлопнул своим ровным: "Время покажет. Может, ты не зря пришёл геройствовать".
И казалось, что время остановилось, и Пес не чувствовал своего дыхания, в голове будто раздался белый шум, помехи, потеря сигнала. Пока не ощутил жгучую нехватку воздуха. Пара секунд, но ему показалось, что он сидел так целую вечность и что успел истратить все свои силы.
— Ты считаешь так? — изгнанник слабо нахмурился и взглянул на Гейва с легким недоверием. Или с надеждой на подсказку.

Казалось, его путь закончен, проблема самоустранилась, Город свободен от гнета кровавой банды, и более она не угрожает племенам. Казалось, единственное, что мог бы делать теперь бывший обитатель леса — исследовать окружающую территорию, искать удачные места для охоты, делиться добычей, помогать попавшим в беду: мелкие "помощи", которыми он мог бы хоть немного восстановить справедливость окружающего его места, заткнуть пустоту внутри и получить хотя бы толику морального удовлетворения и чувства нужности, маленький кусок, который в его понимании ещё мог бы не сравнять его с отчаявшимися обитателями помоек или опустившимися на самое дно. У него не было пути. Может, следуя совету Проныры, ему оставалось лишь завести семью и провести остатки дней под крышей разваливающегося гнезда двуногих. Но, смешно, он не испытывал более никакого желания связываться с "кошкой". Теперь это словно бы потеряло всякое значение, теперь не было границы "нормальности", которая заставляла бы его, глядя на счастливые пары, думать о том, что с ним что-то не так.
Не было будничных планов, не было амбиций, желания мести. Все теряло смысл. Но Гейв будто выхватил его заведомо проигрышную колоду карт и, как умелый игрок, вдруг смог указать в ней на то, чего изгнанник сам увидеть попросту не мог.
Он насторожился. Он хватался за слова с глубоким вниманием, потаенным беспокойством, интересом, чувством несправедливости и... отбивающей в его голове ритм молотком желанием повернуть течение реки в иную сторону.
"Это в любом случае перерастёт в новую катастрофу".
Темные брови дрогнули ближе к переносице, Пес задержал дыхание.
Если это может стать новой катастрофой, необходимо ее не допустить. Это было четкое осознание, четкая уверенность. Как и понимание того, что в одиночку ему все равно нечего ловить в этом царстве теней. Как и осознание, что без Макоши и ее сыновей никто из обычных бродяг не смог бы удержать большое количество котов одним лишь страхом. Или смог бы?
— Что ты знаешь? — прозвучал вопрос, с которым изгнанник взглянул на домашнего внимательно.
— В городе есть те, кто мог бы возглавить банду после Макоши?

Если Гейв смеялся или шутил, играл с ним, это было жестоко, это было слишком небрежно, так, будто стоящий перед ним кот был всего лишь пищалкой двуногих, даже не добычей (ведь в голове Пса не могло бы уложиться, чтобы кто-то посмел играть с дичью).
Но, кажется, несмотря на любопытствующий блеск в глазах, несмотря на размытость ответов, домашний был серьезен, казалось... или палевый просто очень хотел в это верить? Рыжий лис Хэнге вызывал у него большее доверие, но стоящий перед ним светлый обитатель коробок двуногих Гейв не казался мышеголовым и, кажется, понимал немалое о жизни в каменном лесу. И Пес нахмурился, вслушиваясь в его слова. Взгляд бирюзовых глаз оказался прикован к собственным лапам, когти уперлись в асфальт, но не могли бы вгрызться в него, также как не мог лесной кот изменить, разорвать на кусочки, а потом сшить город. Это было не в его силах. Он сломает когти или сломает себя, но сейчас его это не волновало и об этом он нисколько не думал.
Изгнанников среди черных троп становилось много, он слышал это не впервые. Но, странное совпадение, казалось, за все время, что он блуждал по Городу, он не встретил ни одного. Они будто терялись в тени, стоило Псу высунуть нос из своего убежища, и выходили на охоту с наступлением мрака.
Бывший племенной мог лишь гадать, как и почему это происходило.
Он мог лишь гадать, что двигало теми, кто покидал лес по собственной воле, оставляя за спиной близких и родных, уют и уверенность в завтрашнем дне, не желая бороться за свою правду и лишь смиренно унося ее куда-то вдаль.
Пес не знал. Пес слышал вопрос, но молчал, глядя на собеседника, не находя ответ.
— Мне нужны имена, Гейв, — хмуро произнес изгнанник, стараясь припомнить всех покинувших их племя воителей, стараясь понять, почему и как это происходило, что ими двигало и что может двигать теперь, особенно, когда более не было здесь Макоши.
Могли ли они представлять собой угрозу.
Или, может, кто-то сумел своей ложью обмануть обыкновенных одиночек, может, лишь парочка создавала общее впечатление, пока остальные оставались ничем не привлекательной массой.
— Мне нужно знать, кто живет на этих улицах. Без этого я не смогу сказать, почему они здесь. Но уверен, что их не все из них были просто изгнаны.