Эти дофига крутые духи, подаренные отцом, на деле полная параша, думается Филиппу, пока лифт стремительно ведет обратный отсчет этажей. В носу неприятно свербит от стойкого аромата, который, может, и слышится окружающим кучей фунтов стерлингов, но самому молодому человеку приелся уже до тошноты, и даже восторженный комментарий улыбающегося мужчины на ресепшене, уловившего ноты парфюма проходящего Филиппа, не заставляет кислое выражение его лица измениться хоть сколько-то в сторону снисходительного принятия. Нужно маякнуть отцу, чтобы подогнал что-то посвежее, поестественнее, решает он. И с силой толкает дверь прежде, чем растерянный портье успевает открыть ее сам.

Улица встречает его утренним гулом спешащих по делам горожан, ревом мотора пронесшегося мимо байка и гудками недовольных таксистов, застрявших в пробках в час пик по пути к нетерпеливым заказчикам. В висках этот суетливый шум тут же отдается тупой болью, и Филипп трет пальцами переносицу, точно это может ему помочь. Привычно, машинально закатывает глаза, глядя на все это безобразие, и быстрым шагом идет к припаркованному в нескольких метрах мустангу новейшей модели. С удовлетворением проводит рукой по капоту, гладит спорткар, точно любимого питомца, - отец подогнал машину Филиппу всего неделю назад, и она еще не успела приесться, еще радовала глаз и тешила самолюбие богатого мальчика, выстроившего свою жизнь во всех традициях приверженца культа вещей.

Уже в салоне он нервно отбивает дробь пальцами, положив на руль обе ладони: пробки в Лондоне недетские, а отец попросил не опаздывать на встречу, потому что у него к сыну, разумеется, чрезвычайно важный разговор. По правде говоря, ради чего-то неважного он бы и не призвал Филиппа к себе: у Мартина не было привычки приглашать своего отпрыска по-семейному поболтать о жизни за чашкой чая, или писать ему заботливые смс во время своего отсутствия в городе, или вообще хоть как-то интересоваться буднями сына. Его не волновало, чье белье при утренней уборке выносит прислуга из пентхауса Филиппа или сколько шотов тот опрокинул в себя на последней пафосной вечеринке очередного своего пафосного псевдо-друга (хотя за то, что прошедшим вечером Филипп был замечен в парке в компании Гарри, отец не мог не зацепиться: прислал ему до тошного формальное письмо по факсу (кто вообще так делает в двадцать первом веке?) с просьбой оборвать, наконец, все связи с ‘этим мутным юношей крайне сомнительных взглядов’).

Филипп сердито выдыхает: мысли о Гарри всегда по неясным причинам вызывают бурю сумбурных эмоций, и, видит бог, ему это абсолютно не нравится. Его попросту бесит, что этот глупый мальчишка (опустим тот факт, что "мальчишка" старше на пру лет) вообще занимает в его голове какое-то место, и место довольно важное, кажется, раз вспоминает он о нем уже не впервые за день: за завтраком, хлебая американо на Колумбии (Гарри наверняка бы обплевался, он же на дух не переносит кофе), выбирая рубашку для встречи с отцом (любимая рубашка провоняла чужим одеколоном, - нужно ему подогнать что-то приличное и нейтральное, чтобы не чувствовать больше на себе этот пидорский, черт возьми, аромат), спускаясь из пентхауса на первый этаж высотки (смешно: этот идиот был в полном восторге с начищенных прозрачных дверей лифта, когда пришел сюда впервые).

Это. Нужно. Прекратить, - сколько раз ты уже говорил это себе, сколько раз пытался от него отвязаться? И все равно ведь липнет, как пиявка, еще и сопереживанием во взгляде подкупает: эта его дурацкая эмпатия и отсутствие осуждения даже тогда, когда Филипп творит полнейшую дичь, заставляют самостоятельно к нему же и бежать, когда крыша едет сильнее обычного.

К черту. Просто к черту это все, - решает, выуживая из кармана телефон и вместе с тем выкручивая руль в сторону как раз на повороте к отчему дому (звучит так мерзко, что хочется блевать, да только салон новенького автомобиля, источающего приятный запах дорогой натуральной кожи, пачкать совсем нет желания). Открывает переписку с Гарри, тут же цепляя взглядом уведомления о нескольких неотвеченных звонках от того, и яростно, почти злобно печатает сообщение:

[это был последний раз, тебе ясно? забудь нахуй этот номер и перестань доставать консьержа, я не хочу менять место жительства. мы закончили, все, с меня хватит]
Ладно, Филипп. Окей, Филипп. Сделаем вид, что это твое первое и последнее подобное сообщение, что ты не отправлял того же рода ядовитые месседжи уже десяток раз, чтобы потом самостоятельно нажать на кнопку вызова, вбив вызубренный, как таблицу умножения, номер, когда в очередной раз разругаешься с отцом, или захочешь разбить парочку зеркал от нежелания никогда больше видеть в них собственное отражение, или начнешь скулить от одиночества прямо посреди разговора с такими же, как ты, молоденькими мажорчиками, с которыми тебе извечно скучно и тошно. Л а д н о.

Филипп закрывает глаза, кажется, всего на мгновение, убирает телефон подальше и трет переносицу, ощущая накатившую резко пульсирующую боль в висках, - а когда снова смотрит на мир, то в полнейшем ужасе что есть мочи вдавливает педаль в пол, глядя широко распахнутыми на девчушку, которая отбрасывает в сторону пакет с чем-то, очевидно, невозможно важным, а сама сжимается в страхе, точно решив принести себя в жертву ради спасения своих безделушек.

Звук торможения визгом режет по ушам, а за ним - глухой удар. Филиппа дергает вперед от резкой остановки, и он сам чуть не впечатывается в руль лбом, машинально закрыв глаза, точно это даст ему возможность в мгновение ока очутиться в другом месте и избежать аварии. Еще пара мгновений, и он уже вылетает из автомобиля, в ярости хлопая дверью и кидаясь к девчонке, выпаливая, вместо извинений и вопросов о ее состоянии, гневное:

- Твою мать, идиотка! - он точно забывает тут же, что сам отвлекся на треклятое сообщение и именно из-за этого не заметил пострадавшую, которая, надо отметить, пыталась перебежать дорогу в предназначенном для этого месте: мустанг остановился прямо посреди пешеходного перехода. - В глаза долбишься или что? Какого черта ты вообще здесь забыла? - Филипп опускается на корточки, дергая девчонку за плечо в попытке поднять ее с асфальта, на что та тут же ойкает от боли (удивительно, не правда ли?). Бегло окидывает ее взглядом: бровь рассечена, в глазах ожидаемо стоят слезы, - это весь анализ, на который хватает его скудных знаний о подобных ситуациях. Он не может определить вот так, с ходу, есть ли у пострадавшей какие-то серьезные травмы, но уже сейчас становится ясно: среагировал он все же не слишком поздно. Повезло, что машина дает почти мгновенный отклик на любые действия водителя.

- Блять, блять, БЛЯТЬ! - шипит, доставая телефон и планируя написать Гарри, точно больше не к кому обратиться за советом, но тут же отказывается от этой идеи, разразившись истеричным смехом. Ситуация - абсурд, и порыв тоже абсурдный. Подняв взгляд на здание рядом, которое буквально всем своим видом кричит о фееричной сумме денег, отданной на его постройку, Филипп представляет тут же лицо отца, который, привычно попивая кофе в ожидании своего горе-отпрыска, внезапно через оконное стекло видит, как тот сбивает какую-то безымянную беднячку. Буквально у отцовского порога. На автомобиле, отцом же подаренном. Ебаный позор. - Ты хоть представляешь, чего мне это будет стоить? Серьезно, ну что вообще такая, как ты, - он не может сдержаться от брезгливого пренебрежения в тоне, - забыла в столь элитном районе? На кой черт ты выбралась из своих трущоб, или откуда ты там родом? Добегалась, твою мать? Хорошо, блять, погуляла? - Филипп отрывает взгляд от девчонки, окидывает взглядом автомобиль и замечает безобразную вмятину на безупречном капоте. - Сука, еще этого не хватало. Ты только посмотри, что ты наделала! Да ты за всю свою никчемную жизнь не сможешь расплатиться за ремонт, ты это осознаешь? - естественно, у него и в мыслях не было брать с девчонки деньги, которых у нее, очевидно, нет. Разумеется, страховка без проблем все покроет. Но что, если отец лишит его части карманных? Если отберет у него полюбившийся автомобиль? Если отвесит ему мерзкую, позорную пощечину, не дав даже и слова сказать в свое оправдание? Филипп предпочел бы лечь под колеса собственного мустанга, лишь бы не слышать в очередной раз, как Мартин мешает его с грязью (а в этот раз проебался он по-крупному, так что серьезного разговора избежать, разумеется, не выйдет).

Возьми себя в руки, приказывает себе Филипп. Он слышит биение собственного сердца прямо в глотке, физически ощущает, как дрожат ладони. Поднимаясь, делает над собой одно огромное усилие, чтобы перестать быть настолько мерзким мудаком: берет голубую кепку с логотипом доставки (теперь понятно, что розововолосая девчонка забыла у дома Мартина), забирает с тротуара пакет, предварительно вернув в него какие-то кондитерские штуки, выпавшие на дорогу, и протягивает это бедняжке, которая, все еще сжимаясь в комочек, так и оставалась на проезжей части, уже совершенно зареванная после рассерженных воплей мажорчика.

- Ну, чего расселась? Ноги-руки не сломаны? - спрашивает холодно. - Не беспокойся, я ни фунта с тебя не возьму. Все равно ведь толку от твоих денег не будет, - и, собрав, по-видимому, в кучку весь свой здравый смысл, Филипп сам выуживает из кармана несколько купюр, тыча ими вместе с пакетом девочке в лицо. - Забирай. У тебя там мука по тротуару рассыпалась. Купи на это новую, что ли.

Отредактировано Валун (06.08.2022 05:01:00)