Она в очередной раз поднимается, чтобы уложить мох поудобнее; с этой подстилкой ничего уже больше не сделать, но ей всё кажется, можно что-то улучшить. Маленький пушистый комочек недовольно попискивает, утопая в мягкой зелени - уж холодно ему точно не будет, даже несмотря на то, что его неугомонная мать в очередной раз выбралась из гнёздышка под каким-то очередным несуразным предлогом.

Простое лежание без дела, без собеседника, без цели мучительно напоминает ей время, проведённое в палатке Ивы. Лежи, береги раны, пусть заживают. И вот сейчас, опять. Лежи, береги котёнка, пусть набирается сил. Время тянется медленно, как сосновая смола, а ей, переполненной мыслями, впечатлениями, волнениями, отчаянно хочется занять себя хоть чем-то!

Острогривка облизывает губы, затем ещё раз. Окидывает взглядом детскую; когда-то она казалась ей куда больше, несмотря даже на тесноту в гнёздышке. Помнится, и тогда кроме них никого не было, но когда над ухом постоянно пищат братья и сестра, сложно почувствовать себя одиноким.

Она обходит детскую по периметру изнутри, тычется носом в каменные стены, трогает старые ветхие подстилки, которые у оруженосцев не дошли лапы выкинуть. Да и зачем, если детская пустовала несколько сезонов? Она и сейчас кажется необжитой, неуютной, без сонного посапывания и мерно вздымающихся боков, едва слышного мурчания и перешёптываний.

Из ученической в детскую, минуя палатку воинов. Надо же! Сажа и Зарница сейчас лежат на соседних подстилках, обсуждают патрули или что-то ещё? И Углехвост с ними - навряд ли дружески болтает, но всё же лежит на расстоянии вытянутой лапы. Острогривка останавливается, завершая свой обход возле выхода из пещерки, откуда исходит слабый свет - снаружи уже стемнело. Вытягивает шею, ловя запахи. И отступает в темноту. Она уже несколько минут не лежала возле котёнка и сомневается, что это похоже на поведение хорошей матери.

Свернувшись клубком на пушистом мхе, хранящем запахи леса, несколько раз проводит языком по пёстрой макушке дочери, приобнимая её пушистым хвостом. Утыкается носом в нежную шёрстку, мягче кроличьего пуха, и вдыхает тёплый аромат, от которого холодные острые когти, сжимающие желудок тревожным спазмом, немного ослабевают.

Нет. Она, конечно, не одна. Но ей отчаянно хочется, чтобы кто-нибудь пришёл.

Видимо, она всё-таки задремала, потому что появление Ромашки застало её врасплох; кот ввалился в детскую, разом избавив её от пустоты и тишины, с подстилкой наперевес и крепко пахнущий лесом, свежей дичью и соплеменниками… в частности, одной конкретной соплеменницей. Острогривка подняла голову, провожая воителя взглядом.

– Я уж думала, ты дорогу забыл, – фыркнула, просто чтобы поворчать для приличия. – Или ловил дичь на дальних землях, до которых три дня полем три дня лесом? – Ромашка был не из тех, кого легко обидеть – ей казалось, его вообще практически невозможно хоть чем-нибудь задеть, а потому она может не жалеть острых слов, тем более что ей самой становится от этого получше.

К тому же кошке вовсе не хотелось показывать, как она расклякла тут за вечер в одиночестве. Ей вообще много чего из своих мыслей хотелось скрыть – те казались ей проявлением слабости, которых воительница… королева так стремилась избегать. И без того достаточно перешёптывания, любопытных взглядов; она чувствовала себя под прицелом палящих солнечных лучей. Всё племя смотрело на неё и ждало, как она покажет себя в роли матери. Повторит ли полный семейный крах Соцветия или далёкую от идеала ситуацию Галки? Ещё одна из этой семейки, ну надо же, только гляньте на неё! Молоко на губах не обсохло, а уже сама молоком кормит.

Конечно, Ромашка её не осудит в отличие от остальных; но если и он в ней разочаруется, не останется больше никого. К тому же у воителя энергии и энтузиазма хоть отбавляй – вон, укладывается рядом, счастливый и довольный, смотрит на неё своими хитрыми жёлтыми глазами. Набегался в лесу и вернулся героем, образцовым воителем, охотником, партнёром, отцом. А она всё это время сидела здесь и может похвастаться разве что тем, что не раздавила котёнка, перекатившись на него во сне.

Все эти невысказанные чувства довольно быстро скомпоновались в раздражение – быстро, в смысле с того момента, как Ромашка заглянул в детскую и до того момента, как он улёгся рядом, пройдясь на счёт того, что кроме Острогривки больше счастливых мамаш здесь нет. Она фыркнула.

– Ага, наслаждаюсь одиночеством и покоем, – по её интонации можно было со всей определённостью сказать, что она не наслаждается. – А ты, должно быть, умаялся за день… – кошка ещё раз потянула носом и добавила иронично, без всякой задней мысли, только для того, чтобы, как и всегда, подзадорить и уколоть воителя. – …с Таволгой бегая?

Ей-то, конечно, без разницы, из кого состоял охотничий патруль. И если бы Ромашка легко съехал с темы, она бы тут же об этом и забыла. Если бы.

Ромашка принимал её ворчание как само собой разумеющееся, в очередной раз напомнив Острогривке, почему они в одной упряжке. С кем ещё ей быть вместе так же легко, как дышать? Выплеснув скопившееся напряжение, она уже готова была успокоиться, уже потянулась к соблазнительной свеженькой мышке.

Но между делом брошенная фраза воителя отбила ей аппетит не хуже подложенной под нос тухлятины. Кошка даже сперва не осознала, что именно услышала – так и застыла, вытянув голову к дичи, приоткрыв пасть. Со щелчком захлопнула её. И медленно повернула голову к Ромашке.

– Куда-куда не убежали, – медленно и тихо переспросила, – по привычке? – по сравнению с недавней руганью голос напоминал тихое шипение змеи, изготовившейся к прыжку, едва ощутимый звон разреженного воздуха перед грозой.

Глаза её сузились, а шерсть на загривке начала медленно приподниматься, сполна оправдывая полученное не столь давно воительское имя.

Вообще-то говоря, Острогривка никогда не задумывалась об отношениях, связывающих Ромашку с другими членами племени; он был не в пример ей чрезвычайно общителен и постоянно находился в чьей-нибудь компании. Да и куда ученице совать нос в воительские дела? Охота, патрули – всё это вынуждает к тесному взаимодействию.

Это она чаще всего оставалась одна, вне коллектива – и это её вполне устраивало. А если уж и создавать связи, то тесные и прочные, а не растрачивать свои эмоциональные ресурсы на беспечное времяпрепровождение. И чувство собственничества, возникшее ещё тогда, в пригороде, заняло в её миропонимании определённую нишу и никуда не исчезло. Для Острогривки Ромашка был единственным – и в голове не могло уместиться, что она не единственная для него.

От этой мысли стало горько, злобно и противно. Она никогда не хотела его связывать и лишать свободы. Это только в сказках старейшин так бывает – любовь до гроба, все дела. Острогривка даже и не уверена, можно ли назвать любовью то, что их связывает, не могла понять, может ли предъявлять какие-то права на палевого кота, что лежит сейчас рядом с ней и, должно быть, тихо седеет в преддверии чего-то страшного и неизбежного.

Она могла бы здраво проанализировать ситуацию, взвесить все «за» и «против», выйти на спокойный разговор, который поможет расставить все точки над «и», а не искать правых и виноватых. Но не была бы она Острогривкой, если бы поступила так. А потому уши её отведены назад, жёлтые глаза мечут молнии, а в горле зарождается рычание, приподнимающее губы в оскале. Когти вонзаются в подстилку, вместо которой воображение красочно рисует бессовестную рыжую морду.

– И давно вы… на луга бегаете? – слова звучат неразборчиво, потому что выплёвываются сквозь стиснутые зубы, и голос всё ещё обманчиво тих.

Ромашка смотрел на неё с недоумением и растерянностью столь искренними, что Острогривке на миг показалось - она ошиблась и раздувает из мухи слона. Сейчас он скажет, что точно так же бегает на луга с каким-нибудь Рассветом, что это вообще традиция среди сумрачных воителей, а ей что, никто не сказал? И она почувствует себя глупо, потом посмеётся, и они на двоих разделят мышь, которая скоро совсем остынет.

Но он ничего такого не сказал. Не объяснил ей её ошибки. Потому что никакой ошибки не было. А слова про сплетение хвостами только подтвердили суть взаимоотношений с Таволгой - дальше можно было ни о чём не спрашивать.

Десять лун. Почти с самого её рождения. Ещё до того, как они впервые сходили на их жабий пруд. Так оно выходит, что это не Острогривке он изменил с Таволгой, а Таволге с Острогривкой.

«Как мы после этого будем спать с ней в одной палатке?»

Перед мысленным взором встаёт кремовая кошка с большими невинными голубыми глазами, извечно добрая, весёлая, ласковая даже к шкодным ученикам, от которых у большинства взрослых зубы ноют. И ярость, неукротимой волной поднимающаяся в груди Острогривки, из-за этого образа разгорается с новой силой - но не против Таволги. А исключительно против Ромашки.

- Потому что ты последняя... - она выпрастывает лапу и наотмашь ударяет по наглой морде, - ...лягухоголовая... - высвобождает вторую и вплепляет ещё пощёчину, - ...лисья... - третий удар, - какашка! - она срывается на визг, не беспокоясь о том, сколько шума понаделает и кого разбудит.

- Приполз... обратно... - каждое слово сопровождается ударами, попадающими то по морде, то по ушам, - после миленького... свидания... с Таволгой! - попытки прикрыться или отодвинуться Острогривка пресекает с неумолимостью мчащего по Гремящей Тропе Чудища, придвигаясь к коту и не давая ему пространства для манёвров. - И спрашиваешь... почему... я злюсь?!

Она переводит дух и набирает в грудь новую порцию воздуха, давая Ромашке шанс вставить словечко в свою защиту, но напрочь игнорируя любые его оправдания.

- Молчать! - рявкает, выпрямляясь в полный рост - распушившаяся, со сверкающими глазами, великолепная в своём гневе. - Думаешь, тебе это так с лап сойдёт? - Ромашка смотрит на неё снизу вверх, на морде алеет парочка новых царапин, и это вызывает мрачное ликование. - Хвостами сплетаться, как же! Посмотрим, как теперь сплетёшься!

И без всякого предупреждения бросается на воителя и глубоко, с удовлетворением вонзает зубы прямиком в полосатый хвост, крепко сжав челюсти.

Она не ожидала отпора. Нет, ну может того, что Ромашка увернётся, что он её остановит одним спокойным движением. Но никак не того, что произошло дальше.

Едва только зубы сомкнулись на её загривке, королева дрогнула всем телом - уж больно знакомым был этот жест, вот только сопровождался несколько иными обстоятельствами. Но прежде чем мозг успел за доли секунды переварить происходящее, её вжали мордой в земляной пол пещерки; хвост Ромашки мигом превратился в кляп, и Острогривка разжала челюсти, инстинктивно пытаясь вывернуть голову, потому что палевая шерсть перекрыла доступ к кислороду. Очевидно, добившись желаемого, Ромашка прекратил давить на неё, но вместо того чтобы отпустить, вдруг отбросил в сторону с силой, от которой внутри всё сморозилось - так перехватывает нутро на морозном воздухе Голых Деревьев.

Вспомнилась драка с Молнией - чувство ярости, вытесняемое беспомощностью и страхом перед несомненно более опытным противником, которые и сейчас затопили её с головой, когда земля ударила под дых, выбивая воздух из лёгких, и морду обожгло болью от неудачного падения - но и этого рассвирепевшему воителю не хватило, и не успела Острогривка хоть пошевелиться, как он снова пригвоздил её всем своим весом - почти вдвое старше, сильнее и тяжелее вчерашней ученицы. Она забилась, но по ощущениям это было словно двигать скалу - боевой дух испарился, словно его и не было, и ею властвовал лишь слепой ужас от происходящего, которое не укладывалось в голове. В прошлый раз её спасли соплеменники, но сейчас её избивает соплеменник! Она раскрыла пасть, намереваясь позвать на помощь, но из горла вырвался только сдавленный сип - да и где-то под слоем страха закопошился поганый, мерзкий стыд. Что остальные скажут, увидев, как её, только разродившуюся, мутузит отец её котёнка?! Такого позора не смыть вовек, вотрётся в шкуру, как зловонный лисий помёт. И испортит жизнь не только ей, но и дочери.

«Не убьёт же он меня?» - мелькает на периферии сознания жалкая, испуганная мысль - и прерывается ударом по морде, обжигающим щёку. Когда Ромашка снова поднимает её за загривок, она даже не сопротивляется, а когда отпускает - падает обмякшая на пол детской, слабо кашляя и хватая ртом воздух, будто только что вынырнула из реки.

Спустя несколько секунд неподвижного лежания Острогривка понимает, что всё прекратилось, и на всякий случай находит помутневшим взглядом воителя, отошедшего к стене пещеры. Тут же отводит взгляд, с усилием упирается лапами в пол и поднимается, дрожа всем телом, глядя куда-то перед собой. Утирает лапой струйку крови из разбитого при падении носа, шмыгает. Хвост предательски поджимается к задним лапам, хотя ей и хочется сохранить хотя бы остатки достоинства. Сморозившееся нутро оттаивает, и горло сжимается от предательски подкрадывающихся рыданий, что приходится несколько раз сглотнуть. Она не доставит ему такого удовольствия!

Что ж, есть и положительные стороны? Острогривке уже глубоко плевать на Таволгу. И на то, что она там знает и чего не знает. Да и пусть бы, хвост с ними со всеми. В голове мелькает - будь Галка здесь, она бы её ни за что не пристыдила. Уж ей ли не знать о котовьей подлости! Она ведь и впрямь предупреждала, с самого начала говорила, что ничего хорошего не выйдет, а она, Острогривка, из своего вечного упрямства её не слушала. От желания зарыться носом в тёплый мамин бок глаза всё-таки заволокло пеленой слёз, и кошка поспешила на подстилку, стараясь поворачивать голову так, чтобы Ромашка не увидел. Она вообще больше на него ни разу не взглянула с того момента, как убедилась, что он закончил.

Свернулась в клубок спиной к коту, крепко прижав к себе хнычущую дочь, и вздрогнула, заметив, как белые пятнышки на её спинке и бочках окрасились её собственной кровью. Принялась лихорадочно вылизывать, прерывисто и суховато всхлипывая между движениями языка, очищая и согревая. Совладав с собой, надтреснуто мяукнула:

- Ты прав, - перевела дух и продолжила: Ты свободен делать, что хочешь и с кем хочешь. Никто тебе не указ. Не какие-то там глупые влюблённые кошки. Иди и делай. Обрюхать всё племя и будь счастлив.

И с тихой мрачной злостью, нисколько не похожей не недавнюю вспышку, глухо добавила, уткнувшись носом в дочкину шерсть:

- Только меня тогда больше не трогай. Не смей. Больше. Меня так трогать.

И сжала зубы, словно в них было горло кота, представив, как он падает у её лап, захлёбываясь кровью. Этот образ напугал. И доставил удовольствие.

На какое-то время повисла тишина, и Острогривка невольно повернула уши назад, тревожно ловя любые звуки - например, звуки удаляющихся шагов. Казалось, от того, как теперь поведёт себя Ромашка, напрямую зависело их совместное будущее - или его отсутствие. Что если он плюнет и уйдёт? Она будет обречена на одиночество, повторяя уже сложившуюся в их семье традицию? Какой кошмар.

Мышцы на спине слегка расслабились, когда голос всё-таки зазвучал - спокойный, а не злой, как минуту назад. Острогривка невольно хмыкнула в усы - яростно дралась, значит? Это было похоже на комплимент. Мельком бросила взгляд на воителя и с запоздалым раскаянием приметила не такие уж и маленькие царапины на его морде - у него тоже шла кровь. Да, пожалуй, она перестаралась… как всегда. Ничего не делает вполсилы, во всём выкладывается на двести процентов. Поёжилась от собственных кровожадных мыслей, заполонивших голову совсем недавно и теперь, слава звёздам, плавно оттуда испаряющихся.

Разве могла она загрызть этого мышеголового комка? Он, кажется, до последнего не понял, что сделал что-то не так - это всё ещё злило, но, по крайней мере, Острогривка больше не боялась, не вздрагивала, как загнанная мышь. Опустила взгляд, но отодвигаться не стала, молча слушая воителя. Неужели он признаётся ей в любви? Вот прямо здесь, сейчас, когда они заляпали всю детскую своей кровью? И вечно-то у них всё не как у нормальных котов. Усы снова дрогнули в сдерживаемой улыбке. Ей вообще впору впасть в истеричный смех после пережитого стресса.

- Прост... Прости, Острогривка, - мало кому из ныне живущих посчастливилось услышать извинения из уст Ромашки, и мало кто поймёт, насколько это ценно…

Ну а она сама? Когда в своей непутёвой мятежной жизни хоть раз перед кем-то извинялась? Что-то ни одного не удаётся припомнить.

«Наверное, нас потому и тянет друг к другу, что мы такие похожие. Два противных жабёныша».

- Ты… сейчас тут всё перепачкаешь, - буркнула и, вытянув шею, принялась слизывать капельки крови с полосатой морды, очищая царапины. - И ты прости за это, - добавила совсем уж тихо, не прекращая умывать кота.

Странно, но на фоне произошедшего история с Таволгой уже и впрямь не казалась такой уж шокирующей и ужасной. Всего-то надо было подраться разок. Уголок здравого смысла в голове Острогривки разводил лапами - этого следовало ожидать. Ты выбрала не того кота, кто поклялся бы в вечной верности. По-видимому, он даже не стремился это скрыть, раз считал, что она догадается - даже в этом его обвинить нельзя. Острогривка вздохнула, а затем насмешливо сощурилась и мурлыкнула с хитрецой:

- А как бы ты отнёсся к тому, что я бегаю гулять с другим котом? Сплетаюсь с ним хвостами? - ей было любопытно, что ответит Ромашка, но хотелось также и дать ему хотя бы в воображаемой ситуации понять, что она почувствовала, узнав, что кроме неё у него есть кто-то ещё.

Ведь, несмотря на тот самый здравый смысл, это больно и обидно. Только она подозревала, что Ромашке этого не понять.

Ромашка всегда умел её рассмешить, собственно, он был единственным обладателем этой чудесной способности. И сейчас кошка засмеялась, мимоходом подметив за шутливым ответом и усмешкой опасный блеск янтарных глаз - и оставшись довольной этим. Что-то ей подсказывало, что при всей своей ветрености и независимости палевый кот тоже тот ещё собственник - и не даст спуску никому, кто рискнёт положить на неё глаз. Это само по себе казалось маловероятным, впрочем - чисто из спортивного интереса и желания отомстить - Острогривка мысленно поставила себе галочку вызвать у Ромашки ревность и натравить его на какого-нибудь несчастного. Потом чинно сложить лапки и наслаждаться зрелищем.

Но это потом. А сейчас друг положил подбородок ей на бок и заговорил с распищавшимся котёнком - картина настолько идиллическая, насколько вообще возможно. Видели бы их сейчас соплеменники, особенно те, кто свято верует, будто Ромашка непременно бросит Острогривку на произвол судьбы. А ведь если не всё целиком, то уж половина племени наверняка этого и ждёт. Королева раздражённо повела усами. Иногда кажется, лучше быть одиночкой, чем находиться постоянно под прожекторами неусыпного внимания. Самым неприятным периодом оказалось первое время после обнародования новости о беременности: до тех пор, пока окружающим эта тема для обсуждения не наскучила, они считали святым долгом пошептаться за спиной и проводить любопытствующим взглядом, осуждающе или с сочувствием - трудно сказать, что хуже! - покачать головой вслед.

Теперь же она чувствует ставшую непривычной за последнюю луну лёгкость в теле и смотрит на итог всех этих передряг, на пёстрое рыже-чёрное недоразумение, вне всяких сомнений, самое красивое на свете. Идеальное до того, что с трудом верится, будто они это породили, такие порочные и бессовестные.

- А вдруг, если мы назовём её Шумелкой, она воспримет это как призыв к действию и вообще не прекратит пищать? - Острогривка с притворным ужасом округлила глаза. - Лучше тогда Тихоней. Ей станет стыдно, и она начнёт вести себя прилежно.

Хотелось бы, что имянаречение так работало. Они могли бы назвать её Счастливицей, и ей не пришлось бы тащить сквозь свою лёгкую и приятную жизнь ярмо столь дурной наследственности.

Отредактировано Острогривка (24.10.2023 10:31:02)

Острогривка фыркнула. Старались они, как же! Вот прям расстарались все, бедные. Облысели от усердия. Впрочем, всерьёз давать предложенное имя она тоже не собиралась, лишь шутила; хотелось, чтобы дочь звали как-то по-особенному. Выразительно, необычно.

Кошка кивнула на слова Ромашки; она никогда не задумывалась, как предводитель даёт имена молодым котам, будто то оруженосцы или воители. Это ведь надо сидеть, думать, подбирать! И не для одного, а для целой кучи котов. Вон, её с братьями и сестрой аж четверо разом посвящалось! Плюс Сохач. А ведь если предводитель служит племени долго, как Комета, например, то получается, что почти всё племя за исключением маленьких котят названо ею. С ума сойти! А если подберёшь какое-то дурацкое имя, отменить решение ведь нельзя! Так и будешь каждый день ходить мимо этого кота и думать - "какой же я мышеголовый кретин..."

Королева задумчиво покачала кончиком хвоста.

- Вспышка звучит красиво, но... оно похоже на Грозовое имя. Это они там всякие искрящиеся, огненные, - Острогривка презрительно наморщила переносицу, - чокнутые белкоеды короче. Хочется, чтобы оно отражало стиль нашего племени.

Теперь она задумалась обо всех своих соплеменниках по очереди в контексте их имён - насколько каждому из них подходит своё. Ей её - точно, с её-то колким характером. Какое бы имя они ни придумали, быстро к нему привыкнут - да и остальные члены племени тоже. Как будто у них выбор будет.

Острогривка любила племя Теней - сумрачные леса, высокие сосны, мягкий хвойный ковёр, таинственность и скрытность. Хотелось, чтобы и котёнок стал частью этого. Разумеется, несмотря на скандальность их с Ромашкой романа, оба они - чистокровные сумрачные коты. Хоть за это их попрекнуть нельзя.

Острогривка с любопытством и даже некоторым умилением вглядывалась в морду Ромашки, которая весьма живописно отражала течение его мыслей - вот он насупился недовольно, огорчённый её неодобрением очередного варианта, а вот задумался, забавно шевельнул бровями, слегка поморщился. Она молчала, давая коту время, и дивилась тому, что сама не стремится проявлять инициативу - нетипично для неё. Может, ей хотелось любыми способами приобщить Ромашку к их семье и общему котёнку? Привязать его к себе покрепче таким образом? Возможно, но, по крайней мере, Острогривка точно не делала это умышленно. Всё, о чём она сейчас думала - это как их дочь будет представлена племени.

И, похоже, Ромашка нашёл идеальный вариант.

- Тенюшка, - довольно промурлыкала королева, щуря глаза, как от греющего солнца. - Ты - Тенюшка, - сообщила она пёстрому комочку, который был слишком занят добыванием молока, чтобы вникать в такую столь маловажную для него на данный момент информацию.

Кошечка и впрямь выглядела так, будто стоит наполовину в тени - одна половинка мордочки рыже-полосатая, в отца, а другая - чёрная, в мать.

- Как здорово, что она похожа на нас обоих, - вслух озвучила кошка своё наблюдение. - Квинтэссенция двух заноз под хвостом племени. Разве не чудесно? - она иронично улыбнулась.