Лагерь пестрел событиями, словно небо в пору Листопада сорванными листьями.
Ивушка возвратилась от Лунного камня, к явному облегчению своего брата, целой и невредимой; она вышла на поляну вместе с провожатыми, с расправленными плечами, иная, более смелая и отстранённая, чем прежде; вернулась, неся в своём сердце печать новой тайны, а в твёрдой походке – невиданную прежде гордость. Теперь она стала звёздам сестрой, дочерью и подругой; стала безликим мертвецам ближе, чем кому бы то ни было из живых, и Сойкоглаз с тоской подумал, что отныне и он оказался за чертой их прежней трепетной любви друг к другу.
Появилась и тотчас покинула лагерь Комета, отдав новый перечень распоряжений — стремительная, порывистая, под стать её имени, — и забрала с собой несколько патрульных; и старейшина лишь запоздало скосил кончики ушей в её сторону, но ни подойти, ни заговорить так и не решился: предводительница была занята и крайне озадачена навалившимися на племя проблемами, и не слепому коту было отвлекать её своими глупыми вопросами и… не менее глупыми чувствами.
Кем он был для неё? Такой же обузой и лишним ртом, как и для Вяхиря? Как и для каждого, кто не говорил об этом вслух, но хотя бы раз нет-нет, да и задумывался в пору голодных Голых деревьев?
Сойкоглаз зажмурился и помотал головой, словно это могло помочь развеять его тревоги и страхи.
Кем он был для величавой Кометы, и кем – для самого себя?
«Прахом под лапами», — сорвалось с языка прежде, чем кот успел прикусить его. И всё сразу встало на свои места.
Сглотнув ком в горле, старейшина дослушал стихающий шорох её шагов, и только после этого поднялся на лапы, чтобы всё же подойти к Ивушке и наконец-то справиться о её самочувствии, но и здесь его постигла неудача.
— И кто это сделал? — настиг его хриплый голос Вяхиря, и Сойкоглаз вздёрнул подбородок и застыл на месте, не зная, как реагировать на столь острый выпад отца. — Ну?..
Слова старшего воителя жалили подобно ежевичным плетям, шипы которых были обильно смазаны змеиным ядом, и неожиданно для самого себя старейшина сорвался. Его провалы и неудачи — одна за другой, раз за разом, изо дня в день и из луны в луну — наконец-то обрели форму и выплеснулись на кота, так некстати подвернувшегося под горячую лапу; кота, которого Сойкоглаз любил так же сильно, как и ненавидел – Вяхиря.
— Не понимаю, о чём ты говоришь, — неожиданно зло прошипел в ответ старейшина и демонстративно, нагло, почти издевательски неторопливо провёл кончиком языка по царапине на носу.
Он знал, что рискует и на что идёт; знал, что почти наверняка получит к этой ране пару новых, если продолжит разговаривать с Вяхирем в подобном тоне, но его уже несло, и впору было остановиться, но Сойкоглаз не мог. Впившись когтями в землю, он оскалился и вздыбил загривок, готовый защищаться от нападок столько, сколько сможет.
Жалкий, бессильный что-либо изменить и трясущийся от плохо контролируемого гнева — пятнистый кот был как никогда близок к тому, чтобы возненавидеть самого себя, или же — чтобы вцепиться отцу в морду.
Разгорячённое дыхание облачками тающего пара растекалось в морозном воздухе и тут же рассыпалось снопами серебристых частиц; прахом под лапами.
К счастью, Вяхирь был слишком занят, чтобы тратить время на сына, а потому почти сразу же ушёл. И к своему стыду старейшина почувствовал, как его лапы начинают унизительно дрожать от облегчения, стоило ему понять, что расправа откладывается на неопределённый срок.
Кое-как совладав с участившимся сердцебиением и выровняв дыхание, Сойкоглаз подобрался к Иве — он расслышал оброненное ею новое имя, — скомкано поздоровался с Волчеягодником и бережно коснулся носом плеча сестры, словно боялся замарать его или же смахнуть с серо-белой шерсти приставшую звёздную пыль.
— Ива, — прошелестел он и бледно улыбнулся. — Мне нравится.
Отредактировано Сойкоглаз (24.11.2018 21:38:44)