Вечерело. Проныра чувствовала приятную усталость после охоты и дневного патруля. И больше всего на свете ей сейчас хотелось оказаться вдали от лагеря, найти уединение, побыть подальше от шума. Кивнув соплеменникам, она выскочила с поляны и стремглав помчалась в даль угодий.
Лапы сами привели на солнечную опушку: последние лучи закатного солнца делали это место особенно очаровательными. Она вдохнула полной грудью воздух и громко выдохнула, прислушиваясь к звукам леса. Послышись первые стрекочущие звуки насекомых, а также отдаленное пение птиц.
Кошка плавно прохаживалась вдоль поляны и выбирала местечко, в котором она свернётся клубочком и вздремнёт перед возвращением обратно в лагерь. Завтра её ожидал утренний патруль и стоило набраться сил. Глаза постепенно и сами закрывались: всё-таки день её притомил.

Проныра настолько ушла глубоко в себя, что даже подпрыгнула от внезапного шороха.
— Мышиный... — под нос выругалась кошка.
Обернувшись в сторону, она заметила недалеко от неё соплеменника. Даже больше, чем соплеменника. Одуванчиковый. Воительница застыла и неловко пошевелила ушами. Он наверняка её услышал, а может и заметил раньше. Наверное, тоже решил погулять или возвращался из патруля? В любом случае, делать вид, что она его не видела, было бы очень глупо.

Проныра приветливо махнула ему хвостом, почувствовав, как под шерстью собирается муравьиное гнездо. Кажется, избежать разговора в этот раз не получится. Это можно было делать в лагере, наполненном соплеменниками — не выяснять же отношения перед ними! А тут, как назло, только ты да я да только мы с тобой.
Она тепло улыбнулась, скрывая замешательство.

Отредактировано Проныра (08.01.2022 21:54:30)

— Давно не виделись.
Действительно, давненько. Одуванчиковый был бы совсем мышеголовым, если бы не заметил происходящих перемен. Проныра чувствовала, как стыд опалил её щеки. Хорошо, что под шерстью этого не было видно. Улыбка слегка дрогнула, хотя кошка всё ещё пыталась сохранить самообладание. Разговаривать об, казалось бы для неё, очевидном, совсем не хотелось. Может быть ещё не поздно сказать, что ей поручили очень важное дело и улизнуть?
— Надеюсь, ты не планируешь сейчас убегать и у тебя нет каких-то неожиданно срочных дел?
— Никуда я не... — буркнула Проныра, смутившись, что воитель словно прочитал её мысли, но не договорила.
Она стрельнула глазами в сторону и вновь перевела их на воителя. На его мордочке виднелась слабая улыбка. Ну почему же всё так сложно? Он был таким милым, очаровательным, с красивыми полосками и голубыми глазами. Такой серьезный, временами хмурый, не очень разговорчивый... Но Проныра знала, что за ним скрывается добрая натура — к нему можно прижаться и согреться в холодные времена, можно положиться, можно прямо сейчас зарыться в его шерсть и замурлыкать. Но воительница этого не сделала.

— Я думала, ты всё сам понимаешь...
Что понимаешь? Что я больше не хочу быть с тобой? Всё племя знало, что они очень сблизились, а некоторые и вовсе гадали, когда же Проныра переберётся в детскую. Улыбка сползла, и она скрипнула зубами. Честное слово, ей совсем не хотелось его обижать и расстраивать. Именно поэтому она и убегала постоянно, откладывая разговор, в надежде, что всё как-нибудь само поймётся.

— Ты очень хороший, Одуванчиковый, — вновь ляпнула Проныра, не зная, как плавно подвести тему, чтобы воитель понял сам, вздохнул и отпустил её.
И они бы вновь перекусывали мышкой на главной поляне, смеялись над общими шутками, словно между ними никогда ничего не было. Как друзья, соплеменники. Воительница боялась потерять эту связь, боялась, что после расставания он обидится на неё и будет злится. Веду себя так, словно только что выбралась из палатки оруженосцев, а не как опытная воительница.

— Мне очень нравится охотиться с тобой, ходить в патрули. Ты такой... такой хороший воитель, Одуванчиковый, — как бы помягче сказать? — Такой хороший друг, понимаешь? — она опять улыбнулась, пытаясь сгладить этот разговор. — Мне не хочется, чтобы ты на меня обижался, — всё ходила вокруг да около Проныра.

— Что ты имеешь в виду, Проныра? — воитель сделал шаг вперед. — Все ведь было хорошо. Разве нет?
На его морде нарисован немой вопрос, но вот он уже отводит взгляд в сторону. В этой гнетущей тишине послышалось стрекотание насекомых. Вероятно, одно из последних перед Сезоном Листопада.
Воительница вздохнула. Наверное, она это сделала даже слишком громко, словно Одуванчиковый задал какой-то глупый вопрос. Она неловко дёрнула хвостом. Одуванчиковый, мой милый Одуванчиковый... Взгляд смягчился.
— Не отводи взгляд, — бархатно, но в то же время твердо сказала Проныра и вскинула подбородок. Она была гордой, смелой кошкой. Не бежать же мне сейчас отсюда, сломя голову, как глупой, наивной ученице?

— Ты ведь ждёшь от меня нечто большего, правда? Это видно в твоём взгляде, в твоих действиях, — постаралась мягко продолжить Проныра. — Часто у меня появляется ощущение, что ты хочешь двигаться дальше, хочешь сделать из меня нечто другое и большее, чем являюсь на самом деле я. Но я — это я, Одуванчиковый. Из меня не слепишь другую кошку. Ты дорог мне, но я чувствую, что не могу тебе дать, чего ты желаешь и измениться тоже не могу.

Кошка говорила это, глядя немигающим взором на возлюбленного. Возлюбленного ли уже? Возможно, просто друга. Но зато какого друга... Проныра чувствовала, что устала от ощущения, словно от неё чего-то ждут. Она взмахнула хвостом и продолжила, но на этот раз гораздо тише, словно боялась спугнуть:

— Скажи, Одуванчиковый, ты ведь хочешь создать со мной семью? — на мордочке появилась слабая улыбка, когда она озвучила свою догадку, которой опасалась последнюю луну.

— Я делал лишь то, что было лучше для нас, — раздался его голос.
— Лучше для нас или для тебя? — она сделала глубокий вздох, словно обращалась сама к себе или бросила эту фразу в никуда.
Одуванчиковый молчал, глядя на неё. О чем он думает сейчас? Что я ему открыла глаза или о том, что он знал про это с самого начала? Тогда чего же он добивался и хотел от меня? Что я сама это предложу или всё как-нибудь само срастется где надо? Воительница молчала, тоже играла в гляделки немигающим взором.
Тем временем, солнце уже совсем ушло за горизонт. На опушку опустилась тьма. Подул сквозящий ветер — о, как же Проныра знала эти ветра, предвещающие холод, голод и смерть. Конец живому. Символично ли, что этот конец был и для неё с Одуванчиковым? В душе тяжело потянуло. Ей было жаль.

— А ты — нет?
— Нет, — сказала как отрезала Проныра. Не слишком ли жестоко? Сердце вновь сжалось. — Прости, — добавила она почти сразу. Она не понимала, что можно сказать ещё, кроме этого банального «прости».
Воительница не стала приводить доводов, почему да как. Все знали, что у неё когда-то были котята и был друг. Повторять это ещё раз, чтобы напоминать Одуванчиковому, что он у неё не первый друг? Не сделает ли она ещё хуже этими словами? Иногда лучше просто промолчать.

— Наверное, ты больше не хочешь меня видеть, — Проныра удручающе пошевелила ушами, словно опять извинялась. Её предложение не было вопросом. Она думала, что задела этого кота, что он прямо сейчас развернётся и пойдет прочь или скажет ей уходить, оставить его. Но воительница стояла на месте. Что-то подмывало её продолжать диалог: не хотелось, чтобы Одуванчиковый точил на неё зуб. Она царапнула когтями землю под лапами. Это просто эгоизм. Мне хочется, чтобы всё было как всегда. Но будет ли? — Если надо, я уйду. Если хочешь, мы можем не ходить вместе в патрулях. Если тебе неприятно видеть меня...

— Я старался делать все, чтобы ты была счастлива.
Проныра вздрогнула. Червь вины уже прогрызался в её душе. Может быть не поздно сказать, что у нас есть второй шанс? Воительница вновь окинула взглядом палевого воителя, пытаясь отыскать хоть мимолётное чувство прежней любви, но почувствовала лишь привязанность и тоску. С такими чувствами семью не построить. Да и сама Проныра понимала, что не готова отказаться от прежних слов: она не хотела становиться королевой. Наверное, всё лучше оставить так, как есть. На самом деле, кошка чувствовала облегчение. Если бы она продолжала избегать Одуванчикового и ждать, пока тот сам догадается, то это могло повлечь новые обиды.

А Одуванчиковый всё молчал. Скажи же что-нибудь. Накричи на меня, скажи, что потратил на меня столько времени и всё зря. Скажи, что я неблагодарная и не ценила твоих усилий. Воительница и правда ждала, когда на неё обрушится гнев. Может быть так она могла искупить свою вину?
— Мне нужно подумать, — наконец-то произнёс Одуванчиковый. — Но я на тебя не злюсь.
Проныра удивленно округлила глаза. Но Одуванчиковый всегда был таким сдержанным и спокойным. Глупо было бы ожидать от него порыв гнева и злобы, верно?
— Ты всё ещё очень важен мне, Одуванчиковый, — бархатно произнесла Проныра и сделала неловкий шажок вперёд, но остановилась. Она хотела прикоснуться к нему, чтобы поддержать, но в последнее мгновение решила, что так делать не стоит. Нужно дать ему время. Не хочу сейчас сделать ещё хуже. — Ты правда замечательный воитель.

Проныра отвернулась и направилась в сторону лагеря, с каждым шагом отдаляясь всё дальше и дальше от Одуванчикового. Она вновь оглянулась, глядя на воителя. Что ещё добавить? Прости? Но этих прости и правда было уже слишком много, а ими не вернуть их прежние тёплые отношения. Иногда лучше просто промолчать. Именно это воительница и сделала: она отвернулась и шмыгнула в ближайшие заросли, оставляя Одуванчикового в одиночестве.